Сокол и цветок - [129]

Джезмин, блаженно вздохнув, подняла ногу, провела ею по ноге Фолкона.

– Фолкон, почему ты так настроен против моей магии?– спросила она, больше не боясь заговаривать о запретном.

Фолкон немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Попробую объяснить все, что чувствую. Цена жизни – это причастность, ответственность, усилия. Не хочу, чтобы мои солдаты и слуги жили в воображаемом мире, где все желания могут легко исполниться с помощью волшебства.

Джезмин с удовольствием потянулась.

– Ясно, ты против фокусов и шарлатанства. Но я по-прежнему стану заниматься настоящим колдовством.

– Видно, мне придется снять пояс и испробовать его на твоей спине, – проворчал он, порывисто сжимая ее в объятиях.

– Даже ты вынужден признать, что есть вещи необъяснимые, и не все ложь и обман, – протестовала Джезмин между поцелуями.

– Ну что ж, – раздумчиво протянул он, – возьми хоть этот хрустальный шар, в котором ты видишь будущее. Пусть другие верят, но я-то знаю, что клубящийся в нем дым – не что иное, как крашеный песок в какой-то жидкости.

Джезмин игриво схватила его за волосы, несколько раз дернула.

– С тобой совсем неинтересно! И веселиться как следует не умеешь!

– Веселье?! – зарычал он.– Сейчас я покажу тебе, что такое веселье!

Напряженный фаллос терся о ее бедро, и Джезмин дразняще прошептала:

– Ты всегда в таком жалком состоянии?

– Всегда, – признал Фолкон, поднимая ее и сажая верхом на себя.

Все, что могла сделать Джезмин, – поддерживать это «жалкое состояние», пока Фолкон играл с ее серебристо-золотыми волосами и розовыми грудями. Джезмин с рассчитанным коварством возбуждала его, соблазняя каждым движением, так что вскоре Фолкон не смог вынести ожидания.

– Джесси, на этот раз ты люби меня... делай все, что хочешь... я целиком в твоей власти.

– Ты посчитаешь меня слишком смелой... развратной, – вспыхнув, застенчиво возразила Джезмин.

Но Фолкон покачал головой.

– Скромность в постели неуместна.

Джезмин, словно изящная куколка, сидела на его стройном мускулистом теле, покрывая его лицо поцелуями, и покраснела от собственной дерзости, обводя языком верхнюю губу Фолкона. Его рот приоткрылся, и она проникла языком в вожделенную пещерку, чтобы начать восхитительный поединок, чувствуя себя на седьмом небе. Ощущая, как до предела возбужденный фаллос, пульсируя, тычется между ее ног, лихорадочно ища желанный вход, она, поддразнивая, скользнула шелковистым бедром по всей напряженной длине.

– Может, в следующий раз я позволю тебе делать все, что угодно, – задохнувшись, пробормотал Фолкон, насаживая Джезмин на свое великолепное копье.– Держись, дорогая!

Сжав ее ягодицы, он без видимых усилий начал поднимать и опускать ее. Несколько долгих мгновений он был полностью поглощен тем, что наблюдал, как меняется лицо жены по мере того, как наслаждение все сильнее завладевало ею. Ее ощущения были столь восхитительно остры, что он почти задохнулся от восторга, входя все глубже, и неожиданно пожалел о том, что не заперся с ней на три недели вместо трех дней, поскольку знал, что готов довести себя до изнеможения, но испытать с ней все, что может происходить в постели между любовниками.

Наконец, самозабвенно откинув голову, Джезмин выкрикнула его имя, оставляя на плечах Фолкона кровавые полумесяцы – следы впившихся ногтей, понимая, что в этой запертой комнате произошло нечто важное, навсегда разделившее ее жизнь на сегодня и вчера. Она чувствовала, что только сейчас родилась на свет и живет по-настоящему, полна новой, божественной, безмерной силы, до сих пор остававшейся тайной даже для нее самой. Только теперь на нее снизошло озарение – это невероятное, огромное, невыносимое наслаждение было совсем близко, рядом: лишь протяни руку – и дотронешься.

Рано утром после их третьей ночи вместе Джезмин услыхала шаги за дверью и, мгновенно оказавшись у порога, прижалась к массивным створкам, пытаясь заглушить тихий стук обнаженным телом. Стоявший по другую сторону Жервез нерешительно вертел ключ. Ему в спину нетерпеливо дышали Большая Мег и Эстелла. Почтенные дамы тревожно переглядывались, горя желанием узнать, что происходило в запретной для них комнате последние три дня. Фолкон тоже проснулся и, поднявшись, встал позади Джезмин, приподнял светлые пряди, прижался поцелуем к теплому затылку, обнял, скользнул ладонями по груди – каждая частица ее тела была открыта для его страстных ласк. Настойчивое недремлющее орудие, мгновенно поднявшись, уперлось в ее ягодицы.

– Уходите! – велела Джезмин.– Мы остаемся еще на день.– Троица обменялась изумленными взглядами. За дверью послышался торжествующий смех де Берга.

Наконец зима неохотно уступила место весне. Горы Уэльса запестрели цветочными коврами, зазвенели птичьими песнями. Обитатели Маунтин-Эш немного привыкли к тому, что хозяин с хозяйкой страстно влюблены, но были по-прежнему несколько шокированы их весьма вольным поведением, особенно по вечерам в зале. Они напоминали новобрачных, а ведь леди Джезмин вот-вот должна была родить. Фолкон кормил жену со своей тарелки. Как-то он предложил ей засахаренную сливу, но Джезмин наморщила носик.