Сокамерник - [6]

Я внутренне выдохнул. Пусть меня сочтут извращенцем, но разговоры в таком вот ключе мне как-то больше по нутру, чем виляние хвостом друг перед другом. Привык я за двадцать лет к такому обращению больше, чем к беседе двух джентльменов у камина, со стаканом горячего пунша в руке.

— О чем базар, начальник? — сказал бодренько я, хотя на душе у меня невидимые кошки не просто царапали — вовсю скребли своими острыми когтями. — Готов к труду и обороне, как говорится. Только намекните, в чем дельце-то заключается? Коридоры КоТа до блеска отдраить? Или тройную норму выработки выдать за сутки? А может, починить чего на борту нашей славной колымаги?

— Не сучи лапами, заключенный Краснов, — насупился Кэп. — Сначала внимательно выслушай меня.

Он встал и, цокая магнитами, неуклюже прошелся взад-вперед по кабинету. У меня почему-то возникло в затылке стойкое предчувствие, что возьмет он сейчас и долбанет меня по затылку чем-нибудь тяжелым. Для пущего перевоспитания.

Но Кэп всего-навсего продолжал говорить:

— Поскольку ты меня еще плохо знаешь, хочу тебе сообщить, что КоТ — у меня вовсе не первая зона. Пришлось мне в своей жизни многими исправительно-трудовыми колониями руководить, в том числе — и самого строгого режима. Так вот, знай: не было еще ни одного вверенного мне пенитенциарного учреждения, чтобы в нем даже самый запущенный мерзавец-зек посмел не участвовать в общем трудовом процессе. Спросишь, как мне это удавалось? Скромно промолчу. Не буду выдавать свои маленькие секреты. Дело сейчас не в этом. Главное — что через два, максимум через три месяца после моего прибытия в очередное заведение ни одна сволочь не смела отказываться от работы. Считай это своего рода моим личным девизом и принципом жизни. Кстати, даже руководство МВД знает: у Преснякова работают сто процентов осужденных, включая хромых, больных, слепых и прочих симулянтов. Усек?

— Ага, — кивнул я. — А причем здесь я?

— А при том, — вдруг заорал он так, что я вздрогнул, — что не далее, как полгода назад прислали сюда очередную партию осужденных подонков, из которых один, несмотря на все наши усилия, до сих пор не хочет работать!.. Ни в какую, хоть ты тресни!.. И ладно бы — какой-нибудь матерый урка, всю свою жизнь проведший за «колючкой»! Щенок, сопляк, мальчишка с первой ходкой!.. Если бы мы были не тут, где на каждом шагу скрытые микрофоны и камеры понатыканы всякими государственными защитниками прав человека, мать их растак, а на Земле, я бы нашел управу на этого стервеца! Он бы тысячу раз пожалел, что на свет родился! А тут я могу только сопеть в тряпочку и шевелить пальцами в ботинках, потому что какой-то идиот в Международном Совете по надзору за исполнением наказаний придумал, что приговоренные к пожизненному заключению имеют полное право отказываться от работы!..

Мысленно я злорадно ухмыльнулся. Так тебе и надо, самодовольный болван. Ты решил, что будешь здесь царь и бог, а новичок посмел насрать на твои начальственные принципы. Только, конечно, глупо это со стороны бунтовщика. Наверняка он — либо безнадежный идеалист, либо больной, раз не понимает, что своим неподчинением начальнику тюрьмы он делает хуже только себе. Ведь в правилах КоТа сказано, что приговоренные к «пожизненке» — а других сюда не присылают — могут быть освобождены через двадцать лет лишь при условии участия в производственной деятельности космической колонии, и срок этот отсчитывается с того дня, когда зек впервые вышел на работу, а на время последующих прогулов прерывается. А если учесть губительное воздействие невесомости, солнечной радиации и прочих прелестей космоса, то каждый нерабочий день приближает погибель «отказника». В первые годы существования КоТа этого не понимали слишком многие. Так и сдохли тут, в своих «одиночках». Потом число потенциальных самоубийц резко сократилось. И я искренне полагал до сегодняшнего дня, что «отказников» в КоТе больше не осталось. А тут — н? тебе!..

— А «душняк» ему не пробовали устроить? — спросил я. — Например, карцер и всё такое…

Кэп махнул рукой так резко, что магниты едва удержали его в стоячем положении.

— Да пробовали! — раздраженно сказал он. — Вместо нормальной еды ему всякую пакость подсовывали, чтобы дошло: кто не работает — тот не ест. И беседовал я с ним уже столько раз, что мозоль себе на языке набил. А всё без толку!..

Он вдруг успокоился так же внезапно, как и впал в эмоциональный срыв. Прошагал вальяжно к столу, уселся на свое место и опять начал прикидываться интеллигентом.

— Значит, так, Эдуард Валерьевич, — проговорил он, склонив голову к плечу. — Дело, которое я вам только что изложил, должно остаться между нами. Ваша задача: убедить молодого человека в том, что только труд делает человека свободным. Между прочим, об этом еще Чарльз Дарвин писал… Задание будет считаться выполненным вами тогда, когда упомянутый молодой человек выйдет на работу. Какими способами и методами вы будете добиваться достижения этой цели — дело ваше. Хотел бы лишь предупредить вас, что с учетом специфики КоТа, а именно ввиду постоянного мониторинга камер неработающих осужденных, я не могу вам позволить применять в отношении отказника грубую физическую силу. А если вы все-таки не удержитесь от рукоприкладства, я вынужден буду применить к вам штрафные санкции на общих основаниях. Вам всё понятно, Эдуард Валерьевич?