Согретые солнцем - [5]

– И родились мы все трое в один день, – добавила Злата в знак согласия с сестрой.

Девочки включили телевизор, чтобы отвлечься, но время все равно тянулось ужасно медленно. Они прислушивались к каждому звуку, доносящемуся с улицы, но слышали только завывание ветра, да еще ветвь старой яблони била в окно. Сестры посматривали на настенные часы, и, как только они показали девять, девочки вздохнули и отправились в комнату родителей.

– Можно? – постучав в дверь, спросила Злата.

– Да! Заходи, – ответила мать. – Что там у вас? Все нормально?

– Да, у нас все хорошо… – запинаясь от волнения, сказала Ангелина. – Только вот… Ромашка…

– Что с ней? – с тревогой спросил отец.

– Не знаем, – промямлила Злата.

– Не понял. – Отец приподнялся на кровати и посмотрел на Злату. – Как это «не знаем»? Вы не знаете, что с вашей сестрой?

– Не знаем, потому что ее нет дома. – Геля пришла на выручку Злате.

– Нет дома? В такую непогоду?! – Мать вскочила с постели и накинула халат. – Куда она пошла?

– Мы же говорим, что не знаем, – ответила Злата. – Рома нам не докладывала.

– И давно ее нет дома?

– Не знаем, – опустив голову, ответила Злата.

– Когда вы заметили, что Ромашки нет? – спросил Павел Тихонович.

– Часа полтора назад, – призналась Геля. – Она не пришла на ужин, и мы…

– И вы до этого времени молчали?! – вскипел отец. – Почему нам с матерью не сказали сразу, что сестры нет дома?!

Злата с Гелей переглянулись, и Ангелина ответила, что они решили не тревожить родителей, предположив, что Рома ушла к своей крестной. Павел Тихонович бросился к телефону в коридоре, но, приложив ухо к трубке, сказал, что нет связи. Он принялся поспешно одеваться.

– Я с тобой! – сказала ему жена.

– Вы все, – он взглянул каждой из присутствующих в глаза, – остаетесь дома. Ясно?

Никто перечить не стал, и Павел Тихонович, подняв воротник дубленки, вышел из дома. Он вернулся через полчаса, весь засыпанный снегом. Сняв дубленку и шапку, отряхнул их, повесил на вешалку и сказал:

– Ромашки у крестной не было. Я прошелся по улицам, но ее нигде нет.

– Надо идти к участковому, – дрогнувшим от волнения голосом произнесла Любовь Валентиновна.

– Не дурак, сам знаю, – пробурчал Павел Тихонович. – Был я у него. Телефон и у него не работает, так что в район сообщить нет возможности.

– Но… Мы же не будем сидеть дома, в тепле, когда на улице наступает ночь и такая метель. – Любовь Валентиновна закусила нижнюю губу от волнения. – Надо организовать поиски Ромашки.

– Как? – спросила Ангелина и сразу же пожалела, что подала голос. Отец исподлобья бросил на нее осуждающий взгляд.

– Сидите дома, а я пойду подымать мужиков, будем искать дочь с фонарями, – сказал он и снова стал одеваться.

Павел Тихонович ушел, а Любовь Валентиновна расплакалась.

– Как вы могли?! Почему молчали? Неужели вам безразлично, что случилось с Ромашкой?! – упрекнула она девочек.

– Мы не думали… Мы же не знали, – тихо произнесла Злата.

– Идите в свои спальни и носа оттуда не высовывайте! – в сердцах бросила мать и пошла на кухню выпить успокоительное.

Отец вернулся в три часа ночи, усталый и хмурый.

– Нигде нет, обошли все улицы, – сказал он жене.

– О боже! – заплакала та. – Неужели ее никто не видел?

– Гришка, наш сосед, встретил ее еще засветло, – проговорил Павел Тихонович, раздеваясь. – Рома шла в магазин за хлебом, он ей сказал, что там закрыто, и она, по его словам, повернула домой.

– Я пойду ее искать, сама пойду, я найду мою девочку, – взволнованно повторяла женщина, ища свой платок.

Павел Тихонович взял ее за плечи, слегка встряхнул и посмотрел прямо в глаза.

– Люба, поверь мне, мы все обошли, все холмики осмотрели – нигде Ромашки нет.

– Тогда где она?! – воскликнула в истерике его жена. – Скажи мне, где наша дочь?! Что с ней случилось?!

Он обнял ее, прижал к себе, погладил по спине, вздрагивающей в рыданиях.

– Нам остается только ждать утра, когда рассветет и будут чистить дороги, появится связь… Все будет хорошо. Поверь мне.

Любовь Валентиновна сидела у кровати Романии, накинув на плечи белый халат. После того как девочку нашли на дороге, почти замерзшую, окровавленную, ее прооперировали, и три дня она находилась в реанимации районной больницы. На четвертый день, когда Романия стала ненадолго приходить в себя и ее состояние более-менее стабилизировалось, больную перевели в общую палату и разрешили матери с ней увидеться.

– Боня, Бонечка, ноги… Мерзнут ноги… Ложись к моей спине… Больно… Голова болит… Боня, мы же не замерзнем? Нас не занесет снегом? – металась девочка в бреду.

Мать смочила марлю в воде и приложила ее к растрескавшимся губам дочери. Та немного успокоилась и только тихо повторяла: «Боня, Бонечка, не уходи от меня, не бросай одну».

Кто такая Боня, Любовь Валентиновна могла только догадываться. Утром из района выслали бульдозер для расчистки дорог и грузовик с песком, чтобы посыпать скользкую трассу. Водитель бульдозера увидел посреди дороги холмик, но решил, что это сугроб, и, возможно, наехал бы транспортом на девочку, если бы из этого сугроба не выскочила дворняга, которая начала лаять, время от времени поглядывая на снежный холм.