Соглядатай, или Красный таракан - [49]

«Девчонки решили бежать из лагеря. Днем приглядели место: слева – зенитная батарея, справа – широкое шоссе. Если попасть в лесок за батарею, то охранники ни за что не догадаются заглянуть туда. Подумают, что беглянки, боясь солдат, пошли вдоль шоссе.

Весь день обсуждали план побега. Завтра – выходной. Значит, нас долго не кинутся искать.

Вечером получили свою баланду и полный кофейник кипятка.

– Помыться бы нам на дорогу, – озабоченно сказала Маруся К.

– Надо вахмана попросить, чтоб ещё холодной воды разрешил набрать, – предложила Ольга. – Пойду-ка я к нему!

– Девчонки, кто кипяток не будет пить – сливайте вот в эту миску! – скомандовала Наташа. – Нам воды много нужно!

(Почему-то много внимания уделено этим мелочам: что ели-пили, на чём спали, как мылись, какую одежду носили… Только ли потому, что пишет женщина? В блокадном Ленинграде люди не брезговали кошками, собаками и даже крысами. Где-то за счастье почитали серый хлеб пополам с клевером, а уж о мыле и не мечтали. А тут: баланда – не такая, хлеб – не тот, кофейник – с гольным кипятком… Или я чего-то не понимаю?)

Вот подошла и моя очередь купаться. Налила воды в таз, намочила полотенце – вместо мочалки. Разделась – и ужаснулась. Над впавшим животом выпячивалась грудная клетка, обтянутая серой кожей. Мне даже показалось, что сквозь неё виднеется что-то темное – лёгкие, кишочки… А эти пустые, лёгкие мешки – мои груди?

Ну, ладно, ничего страшного: были б кости целые, а мясо нарастёт, – успокоила саму себя.

После «бани» стали собираться в дорогу.

– Господи! Помоги нам выбраться отсюда! – перекрестилась Маруся К. – Ну, в путь-дорогу!

Первая проволочная сетка была без колючек. Мы запросто перелезли через неё. Зато ограждение из стальной колючей проволоки не поддавалось. Мы пытались растянуть проволоку ложками. Кое-как растянули дыру, куда могла пролезть голова. И тут завыли сирены: налёт авиации! На соседнем посту зенитной батареи зазвонил звонок, загалдели потревоженные солдаты.

Мы притихли, дожидаясь отбоя тревоги. После неё снова принялись разгибать колючки.

– Всё, девчата, – сказала Оля. – Труд наш напрасный! Сколько возимся, а дыра не увеличивается…

– Ой, девчонки, смотрите: эта колючка передвинулась, и эта – тоже! – заметила Дуся. – Ну, идите же сюда! Возьмёмся все вместе…

Задыхаясь от волнения, мы с ожесточением растягивали эту проклятую колючую сеть. И вскоре дыра чуть-чуть увеличилась.

– Маруся, – сказала я, – ты среди нас самая справная. Давай, лезь! Если ты пролезешь, то мы и подавно прошмыгнём, как ласки…

И Маруся полезла. Но на полпути застряла: ни туда и ни сюда, колючки повтыкались ей в ягодицы – и смех, и грех!

Пришлось нам снова ковырять колючки и растягивать проволоку. Снова первой полезла Маруся. И – о, чудо! – проскочила на ту сторону. Друг за дружкой осторожно перелезли к ней и мы.

– Быстрее, девчонки, тикаем отсюда! – подгоняла нас Маруся. – Смотрите: небо уже побелело – скоро рассвет…

По высокой росной траве мы вышли на просеку и двинулись по ней. Куда идём – никто из нас не знал.

Солнце было уже высоко, когда мы вышли к станции Виттенберг. Подошли к кассе:

– Дайте пять билетов до Берлина!

– Вам билеты продавать запрещено, – сухо ответила кассирша.

– Почему? – попыталась спорить Катя, которая отлично знала немецкий язык. – Мы свободные вольнонаёмные работницы.

– Запрещено, – отрезала кассирша. – Нечего вам в Берлине делать!

Тут подъехал на велосипеде толстяк. Он видел, что мы отошли от кассы опечаленные.

– Что такие грустные, красавицы? – улыбнувшись, спросил он. – Проблемы?

– Да.

– Вы польки? О, Варшава! – он поцокал языком. – Там очень красивые девушки!

– Полячки, – соврали мы. – Вот, в город собрались, а кассир билетов не даёт…

– Сколько вас? А, вижу: пятеро! Постойте тут, я попытаюсь взять вам билеты, – толстяк снова изобразил радушную улыбку и пошёл к кассе.

Не знаю, как он объяснил кассирше, почему покупает так много билетов, но вскоре действительно вернулся к нам с ними. Мы, конечно, расплатились с ним деньгами, поблагодарили как могли. Дуся несколько раз повторила:

– Не все немцы плохие. Вы – хороший, во! – она подняла вверх большой палец.

Добравшись до Берлина, мы перешли Александерплац, поглазели на Брандербургские ворота и забежали в метро. Никто из немцев не обращал на нас внимания. Видимо, принимали нас за чью-то прислугу или работниц местных фабрик: им разрешали выходить в город.

Мы были вроде как вольные: нет ни вахманов, ни полицаев, ни ненавистной Ольги, ни колючей проволоки. Но чужая сторона – не мать родная. И даже не мачеха. Мне стало как-то не по себе. Куда мы пойдём? Что будем делать?

Но девчонки, оказывается, всё уже продумали. Дуся растолковала мне:

– Если ты думала, что мы рванём на фронт, то скажи, пожалуйста, как это сделать? Не знаешь! И мы не знаем. Так что поедем в свой бывший лагерь. Дождёмся вечера и, даст Бог, во время очередной тревоги забежим на территорию лагеря. Поживём там день-два. Девчата не выдадут. Там и подумаем, что нам делать дальше…

Так и поступили.

Но всё-таки каким-то образом весть о нашем возвращении дошла до Ольги. Она собрала девчат нашего барака и объявила: