Софья Бессонова - [2]

Этот прием показался Андрею Александровичу почему-то очень холодным, но как добросовестный человек и как кандидат права он мысленно отозвался о новом своем начальнике весьма снисходительно. «Губернатор, кажется, добряк, только сейчас видно, что человек строгого закала: руки, бестия, не подал!» Это мелькнуло у него в голове перед самым подъездом вице-губернаторской квартиры. Самого вице-губернатора он застал в передней в ту самую минуту, когда тот надевал пальто и собирался ехать куда-то. Это был стройный мужчина высокого роста, с гордым, но чрезвычайно привлекательным лицом, исполненным доброты и энергии: но всей его изящной фигуре, как и в обращении, проглядывал самый утонченный аристократ, и с первого взгляда ему никак нельзя было дать больше тридцати лет, хотя ему было уже иод сорок. Аргунов отрекомендовался ему в передней.

— Очень рад с вами познакомиться, — сказал вице-губернатор, с самой безукоризненной любезностью выслушав молодого человека и вежливо протягивая ему руку: — только вы меня извините, не приглашу вас выкурить со мной папироску: меня ждут в губернское правление; сегодня у меня (не разб.), а я уже и так опоздал немного, зачитался. Но вы меня очень обяжете иногда, в свободное время, завернуть ко мне вечерком, запросто, посидеть, потолковать… Ах, да! Где вы остановились? — спохватился он, (натягивая) изящную французскую перчатку и поджидая, пока подадут карету. Аргунов назвал гостиницу.

— Стало быть, нам с вами по пути и вы позволите мне подвезти вас? Вы домой теперь?

Аргунов поблагодарил и отвечал утвердительно.

— Так поедемте, и еще раз извините меня… Не угодно ли? — сказал вице-губернатор, приглашая его рукой пройти в дверь первым и первым сесть в карету.

— Скажите, что нового в Петербурге? — спросил, между прочим, вице-губернатор у Аргунова дорогой.

Андрей Александрович в коротких словах рассказал, что знал.

— Знаете ли, — заметил вице-губернатор, внимательно выслушивая молодого человека:- я никогда не мог быть равнодушным к Петербургу и никогда не привыкну к провинции, хоть и семейный человек. Что бы ни толковали о петербургском эгоизме, но по мне, право, лучше уж этот эгоизм, чем здешнее (не разб.) радушие. Ведь тут будут великолепно поить, великолепно кормить, будут смотреть вам в глаза и употреблять все усилия своего ума на то, как бы ловчее ударить вас, при случае, по затылку. Право, иногда на меня находит здесь такая тоска, что не знаешь, куда деваться, хотя дела полны руки… Если вы не привезли с собой книг, так вам на первое время, пока вы не догадались их выписать, придется в свободные минуты для собственного развлечения или бить мух, или слушать разные городские сплетни: библиотеки здесь нет, книжного магазина — тоже, а о возможности маскарадов в городском общество здешняя публика еще не догадывается; на вашу долю остается нарумяненные и (не разб.) музыкальные вечера с танцами в дворянском собрании по вторникам, да самый плохонький оркестр в губернском саду по воскресеньям. Заметьте к этому еще, что здесь не танцуют, а спят, разумеется, с открытыми глазами — из приличия не гуляют в саду для собственного удовольствия, а чинно и бестолково прохаживаются совершенно, как по обязанности, вроде часового на гауптвахтах; наконец…

Но в эту минуту карета остановилась у гостиницы.

— Наконец, все это вы сами скоро увидите… — любезно поспешил заключить вице-губернатор, отворяя дверцу кареты, приветливо протягивая руку Андрею Александровичу: — До свидания!

Забавно сказать, но как люди посторонние и беспристрастные мы все-таки скажем, что вице-губернаторский прием показался молодому кандидату еще холоднее губернаторского.

— Ну, этот, сейчас видно, современная косточка! — анализировал Аргунов, входя в гостиницу.

— Вежлив, уж очень некстати даже, как будто заискивает во мне… Но люблю я этих через-через вежливых людей с готовыми дипломатическими фразами!

Таково было мнение Андрея Александровича о вице-губернаторе. Но очевидно, что кандидат наш просто был почему-то недоволен сам собою и смотрел в это утро на все сквозь свое недовольство. А не доволен он был, как мы догадываемся, своей непрактичностью в обществе, непривычном к нему. Аргунов всю свою жизнь до настоящей минуты, кроме раннего детства, проводил в школе, сперва в компании товарищей-гимназистов, а потом в кругу товарищей-студентов, где обыкновенно все делается и говорится нараспашку, что на уме, то и на языке; другого общества не мог и знать Андрей Александрович, не имея в Петербурге ни родственников, ни знакомых вне окончательного круга. Он мог бы еще познакомиться с обществом из книг, но в странно устроенной голове Андрея Александровича мир художественной фантазии и мир действительности вел беспрестанно какую-то упорную борьбу, и, анализируя, например, какую-нибудь тургеневскую женскую личность, он только недоверчиво улыбался. Впрочем, у него на это было некоторое право — благотворное женское влияние покинуло его в лучшую и опасную пору детства. Он остался от матери восьми лет. Следствием всего этого было то, что в характере молодого человека образовалась постепенно одна странная черта, которую мы не рискнем назвать никак иначе, как только мнительностью. Отсюда, читатель, уже легко усмотреть, почему Андрей Александрович наш считал официальные визиты не совсем удачными, что и было, как мы доложили выше, причиной его скуки, во-вторых.