Софья Алексеевна. Государыня-правительница Софья - [21]

— «В этот день, в пятницу 21 декабря, случилась память преставления святого Петра, первого митрополита Московского, мощи которого находятся в алтаре собора. Московиты имеют обыкновение весьма благолепно праздновать его память в этот день — торжественнее, чем праздник Рождества. Патриарх обыкновенно устраивает у себя после обедни большую трапезу для царя, его вельмож и всего священного чина. Случилось, что теперь были окончены его новые палаты; но так как память святого пришлась в этот день на пятницу, когда не позволяется есть рыбу, а у них пиршества не устраиваются и не могут быть роскошны без рыбы, то празднование святому отложили до следующего дня, то есть до субботы. Никон дал знать нашему владыке патриарху, чтоб он приготовился служить в этот вечер вместе с ним всенощную в соборе, а завтра, после обедни, пожаловал бы к нему на трапезу в новые палаты.

Вечером, по обычаю, совершено было малое навечерие, а после восьмого часа ночи прозвонили четырекратно в большой колокол. Мы вошли в церковь в девятом часу. Пришли в церковь царица и царь…

Служба была большая, продолжительная и торжественная. Мы вышли из церкви лишь при восходе солнца, умирая от усталости и стояния на ногах с 9-ти до 16-ти часов. В эту ночь мы столь натерпелись от сильного холода и стужи, что едва не погибли, особливо потому, что стояли на железных плитах: Бог свидетель, что душа чуть не покинула нас. Что касается меня, бедного, то я хотел выйти и убежать из алтаря, но не мог, ибо царь стоял перед южными дверьми, а царица перед северными, так что поневоле пришлось страдать.

Когда я вернулся в помещение свое, Бог свидетель, что я в течение трех дней совершенно не мог стоять на ногах, хотя бы их резали железом. Я погружал их в нагретую воду и совсем не чувствовал тепла, а вода охлаждалась. В таком положении, страдая болью в ногах, я оставался, Бог свидетель, в продолжение почти двух месяцев. Но на все воля Божия. Что это за всенощные и бдения! Более всего нас удивляло, что малютки и дети, и притом не простолюдинов, а вельмож, стояли с непокрытою головою, неподвижно и не шевелясь, как статуи. Какая выносливость! Какая вера! Вот нечто из того, что мы могли бы сказать о всенощных бдениях в стране Московитов, известных всюду.

Спустя час после нашего выхода из собора зазвонили в колокол, и мы опять вернулись туда измученные, умирая от усталости, дремоты и холода. Оба патриарха облачились, и с ними в этот день облачились три архиерея и десять архимандритов в митрах, двенадцать иереев[37] монашествующих и мирских, двадцать взрослых диаконов и более двадцати анагностов и иподьяконов;[38] всех вместе с обоими патриархами и Сербским архиепископом было более семидесяти служащих в алтаре. Пришла царица, а после нее царь. Во время выхода священники выносили покров с мощей св. Петра, похожий на плащаницу: он весь расшит золотом и жемчугом, и на нем изображен святой, как он есть, в облачении полиставрия (кресчатом). Когда кончилась обедня и мы сняли облачения, оба патриарха вышли к царю, чтобы его благословить. Царь, взяв за правую руку нашего учителя, повел его к царице, чтобы он ее благословил. По уходе царя опять затворили двери церкви, пока царица, как в тот день, прикладывалась, по обычаю, после чего она удалилась. Тогда все дьяконы, с песнопениями, пошли со свечами впереди патриарха, пока он поднимался в свои новые палаты, которые открыл, поселившись в них в этот день.

Когда он вступил в них, к нему подошел сначала наш владыка патриарх и поднес ему позолоченную икону Трех Святителей и большой черный хлеб с солонкой соли на нем, по их обычаю, поздравил его и пожелал ему благополучия в его новом жилище. После него подходили иереи и сначала поднесли золоченые иконы имени своих кафедральных церквей, а потом хлеб-соль, большие золоченые кубки, несколько кусков парчи и бархата и пр., причем делали поклон. За ними подходили настоятели монастырей и даже их уполномоченные, проживающие в их подворьях в городе, именно уполномоченные отдаленных монастырей. Также подносили ему подарки царевичи. Затем подходили городские священники, купцы, сановники государства, ремесленники и подносили кубки, сороки соболей и пр. Но Никон от всех, за исключением архиереев и игуменов, принимал только иконы и хлеб-соль. Была большая теснота.

Наконец патриарх послал пригласить царя к своему столу. Царь, войдя, поклонился патриарху и поднес сначала от себя хлеб-соль и сорок соболей высшего сорта и то же поднес от имени царицы и своего сына, три хлеба и три сорока от своих сестер и то же от своих дочерей; всего 12 хлебов и 12 сороков соболей. В это время патриарх стоял на переднем месте палаты, царь же сам ходил к дверям и подносил упомянутые подарки собственноручно, принимая на себя немалый труд, крича на бояр, которые держали их, чтобы они подавали ему скорее; он казался слугой, и — о удивление? — когда подносил подарки от себя, то поклонился патриарху, говоря: „Твой сын, царь Алексей, кланяется твоей святости и подносит тебе…“. Так же, когда подносил подарки от царицы, назвал ее, то же при поднесении остальных подарков. Что это за смирение, которое мы, стоя тут, видели в этот день! Разве нельзя было тебе, царь, слава своего века, стоять на своем месте и приказывать слугам, чтобы они приносили тебе подарки? Но ты сам ходишь за ними? Да увековечит Бог твое царство за великое твое смирение и за приверженность к твоему патриарху?..