Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века - [5]
Как правило, власти не располагали серьезными уликами, доказывавшими боярскую «измену». Поэтому арестованных чаще всего обвиняли в дурных замыслах и попытках причинить царской семье «лихо» с помощью колдунов и волшебных кореньев. Политические преследования неизбежно приобретали мистифицированную форму «колдовских» процессов. Типичным в этом отношении был процесс Шуйских.
Француз Яков Маржарет, служивший при дворе Годунова, сообщает, что государь подозревал Шуйских более всех остальных и многих подвергал пытке только за то, что они навещали Шуйских в их доме.[19] Опись царского архива сохранила такие подробности «дела» Шуйских, которые остались неизвестны Маржарету. В государственном архиве хранилось «дело доводное — извещали княж Ивановы Ивановича Шуйского люди Янко Иванов сын Марков и брат его Полуехтко на князя Ивана Ивановича Шуйского в коренье и в ведовском деле».[20] В глазах тогдашних судей обвинения в намерении извести царскую семью колдовством имели исключительно серьезное значение. Холопский донос дал Годунову повод во второй раз подвергнуть род Шуйских опале и ссылке. Однако царь желал избежать раздора с аристократией и ограничился самым мягким наказанием.
Трое старших братьев бояр Шуйских отделались испугом. Пострадал один лишь Иван Шуйский. Власти лишили его думного чина боярина, но сохранили за ним его земельные владения.[21]
Доносы сыпались на правых, и виноватых. Жертвой их стал сын боярина М. П. Катырева-Ростовского, известного своей преданностью династии. Возникло «дело, что извещали на князя Ивана Катырева-Ростовского люди его Федька Мошковатой да Илюшка Дудакин при царе Борисе во 110-м году».[22] Розыск по этому «делу» не имел никаких последствий ни для боярина, ни для его сына. В 1602 (7111) г. князь И. М. Катырев нес почетную службу рынды при встрече датского королевича в Москве.[23]
Борис не желал подвергать заподозренных бояр жестоким гонениям, но старался скомпрометировать их в глазах столичного населения путем обнародования их «дел». Когда слуга боярина князя Ф. Д. Шестунова-Ярославского явился с доносом на своего господина, власти объявили народу, что не причинят «никакова дурна» боярину и другим оговоренным людям, но при этом щедро пожаловали доносчика. Слуга Воинка (боевой холоп, судя по прозвищу) получил за свое предательство чин городового сына боярского и поместье. Награда была обставлена торжественной церемонией. Борис велел произнести свое царское жалованное слово Воинке «пред Челобитным приказом на площади (в Кремле. — Р.С.) предо всеми людьми (за. — Р.С.) его службу и к себе раденье».[24] Награды подобного рода вели к тому, что поток доносов на государевых «лиходеев» увеличивался из года в год.
Донос на боярина Шестунова не привел к его опале. Однако об этом доносе вспомнили, едва правительство напало на след заговора бояр Романовых и Бельского.
Во время избирательной кампании Бориса Годунова именно Романовы были самыми опасными из его соперников. После наречения Бориса на трон Романовы при поддержке Бельского предприняли шаги, грозившие расстроить его коронацию. Они готовили почву к тому, чтобы передать корону крещенному служилому хану Симеону Бекбулатовичу Тверскому, некогда занимавшему по прихоти Грозного московский трон. После воцарения Годунов пожаловал Бельскому высокий думный чин и вског ре же назначил его помощником к боярину Александру Ивановичу Шуйскому в Московский судный приказ.[25] В названном приказе судились московские чины и прочие дворяне.[26] Для бывшего правителя государства и ближайшего сподвижника Грозного это поле деятельности было слишком тесным. Опасаясь оставлять Бельского в столице, правительство уже через полгода направило его с войском на Северский Донец. Положение Бельского уже тогда казалось непрочным. Верным признаком тому явилась попытка его помощника воеводы Семена Алферьева затеять против него местническую тяжбу.[27]
Экспедиция на Донец началась в июне 1599 г.[28] Располагая огромными земельными богатствами, Богдан Бельский снарядил в поход свою собственную вотчинную армию — «двор». Едва войска прибыли на урочище под Святой горой, Бельский «град нача делати преже своим двором и здела своими людми башню и городни и укрепи великою крепостию. Потом же с тово образца повеле и всей рати делати».[29]
Благодаря энергии и распорядительности Бельского крепость Царев-Борисов была воздвигнута очень быстро. Однако, чувствуя себя господином положения, брат царицы повел себя крайне неосторожно. В кругу доверенных людей он заявил, что теперь сам он царь в Цареве-Борисове, как Борис Федорович — царь в Москве.
