Социальная сеть «Ковчег». Часть 2 - [4]

Пока я думал обо всём этом, я внезапно осознал, что уже несколько минут сосу грудь. Я не мог управлять своими губами и языком, но чувствовал, как понемногу внутрь моего желудка начала поступать приторная жидкость. Я не сразу понял, что это молоко. Оно было совсем не похоже на него. Мой маленький ротик, подчиняясь инстинктам, сам сосал грудь, а я в это время пытался вспомнить, где я мог пробовать такой необычный напиток. Потом вспомнил, что он был очень похож на сильно разбавленное водой сгущённое молоко.

Похоже, ближайшие несколько месяцев я буду есть только эту сгущёнку. Это был очень необычный вкус, и нельзя сказать, чтобы он мне нравился. Но когда я почувствовал насыщение, по телу пробежало приятное возбуждение. Все эти девять месяцев меня кормили без перерыва, и, не ощущая голода, я уже забыл, как приятно кушать. Сейчас я начал вспоминать об этом, и мне вдруг захотелось борща.

Лёжа на руках только что родившей мамы, которая непривычно «гугукала» со мной на английском языке, я стал думать о том радостном моменте, когда я смогу его попробовать. Потом меня осенило, что в Америке нет борща. Меня это расстроило. Мало того, что знание русского языка мне теперь не пригодится, так ещё и придётся привыкать к иноземной еде. Похоже, трудностей по адаптации будет масса.

Я лежал, сосал грудь и внутренне смеялся над собой, представляя, что я, 73-летний старик в теле младенца, сейчас выгляжу довольно глупо. Нужно привыкать. Радовало то, что меня сейчас не видят мои знакомые и коллеги. Хотя если бы увидели, они бы сейчас присоединились к этому глупому «гугуканию» моей мамы. Нормальные взрослые люди не боятся выглядеть глупо, когда рядом есть ребёнок.

Не дав мне доесть, врачи взяли меня холодными резиновыми перчатками и быстро перенесли на простынку в высокую стеклянную кроватку на колёсиках. Я слышал, как моя мама слабым голосом спросила что-то у врачей, а те долго отвечали ей перед тем, как меня вывезти из операционной. В их голосах слышались тревожные нотки, поэтому я пожалел, что плохо учил этот язык.

Новый дом

Я так устал за несколько часов родов, что уснул мгновенно. Иногда внезапно просыпался от истошного детского крика и спросонья собирался бежать успокаивать своего сына. Но после нескольких неудачных попыток подняться я снова понимал, что нахожусь в теле новорождённого, а кричат лежащие рядом со мной дети. Оказывается, за много лет я не утратил этот рефлекс.

Окружающие могли кричать очень долго, мешая мне снова уснуть. Американские медсёстры были жестокими и не обращали на это внимания. Так продолжалось несколько часов, пока меня не забрали и не увезли в неизвестном направлении. Мы долго ехали по коридорам, потом остановились и меня переложили на что-то тёплое и живое. Я узнал запах новой мамы и её голос. Она ласково говорила со мной на исковерканном английском.

И почему все взрослые думают, что если по-детски исковеркать свой язык, то нам, младенцам, будет понятнее? Нужно будет потом рассказать, что нужно говорить на обычном языке. Желательно чётко проговаривая все буквы и делая паузы, а не булькать звуками. С моими школьными знаниями я решительно ничего не понимал.

Я пытался разобрать, что она говорит, многократно прокручивая в голове её фразы, но меня отвлекли чавкающие и чмокающие звуки, которые издавал мой рот возле груди. Насколько мог, я разглядывал свою маму. Кажется, она в три раза младше меня. С резкостью всё ещё не складывалось, поэтому не мог рассмотреть её лица и уж тем более той интимной части тела, которая будет меня кормить.

После кормления моё тело немного перевернули прямо на мамином животе. Пахнуло спиртом или зелёнкой. И тут меня обожгла боль в районе пупка. Потом сквозь туман я увидел удаляющиеся зажимы с ваткой и руку врача в перчатке. Мама сказала ему несколько фраз, но он не ответил и ушёл из палаты, оставив нас наедине. Мама удобно положила меня на себя и стала говорить тихо и мягко.

Раньше меня всегда клонило в сон после еды. Поэтому я крепко уснул. Лишь пару раз я ощущал её руку перебирающую пушок на моей головке. Я старался выспаться, зная, что только тут не слышно беспрестанно орущих младенцев. Я знал, что меня скоро отвезут обратно в этот акустический Ад. Через несколько часов я там и очнулся.

Так прошёл ещё один день. Утром меня опять отвезли к маме и покормили. Потом зашёл мужчина в костюме и стал гладить меня по голове. Я не мог рассмотреть его, но, судя по тому, как относилась к нему моя мама, я сделал вывод, что это мой отец. По крайней мере, это был человек, который имел право целовать мою маму в губы. Они много разговаривали друг с другом. Не знаю, что произошло с моими ушами, но звуки стали чётче. Поэтому я стал разбирать отдельные слова и вспоминать их значение.

Стало интереснее. Все три дня я внимательно слушал своих родителей и врачей. Я быстро научился повторять про себя то, что они говорят, сопоставлять это с остатками занний английского. На четвёртый день после родов состоялся разговор между моими родителями. Чудом я смог уловить его смысл.

— Давай назовём его Владимиром, — сказала моя мама по-английски.