Сочинения - [107]

— Это будет исполнено, — отвечал апостол, — возьми его, Эмма.

— Нет, нет! Она убьет меня!

— Успокойся, сын мой, — возразил апостол, — милосердный Господь сам решит, достоин ли ты теперь же предстать у престола его.

Эмма подала сигнал двум служанкам, и те потащили несчастную жертву в следующее помещение, одну из стен которого заменяла массивная железная решетка. Тут они проворно развязали ему руки и ноги, а Каров, отворив едва заметную дверь в решетке, с быстротой молнии втолкнул Тараевича в темное углубление и снова захлопнул дверь.

Ужасная, потрясающая картина предстала взорам зрителей, когда служанки зажгли факелы, прикрепленные к стенам подземелья: в глубине ниши лежали тигр и пантера, перед ними стоял Тараевич, словно христианский мученик древних времен посреди арены. Звери не двигались до тех пор, пока несчастный не испустил жалобного вопля, призывая Бога на помощь. Тогда они медленно поднялись на ноги, расправили свои могучие члены и устремили на жертву сверкающие глаза, как бы вызывая его на кровавый бой.

— Пустите меня в клетку! — приказала Эмма Карову.

Напрасно молодой человек старался удержать ее; она сама отворила дверь и вошла в клетку с револьвером в одной руке и с бичом — в другой.

— Вставайте, ленивцы, исполняйте вашу обязанность! — закричала она повелительным тоном, сопровождая свои слова ударами бича.

Кровожадные животные ощетинились, оскалили зубы и злобно зарычали, колотя хвостами по полу. Сектантка снова ударила тигра бичом по спине, но тот не бросился на нее, а заревел и одним прыжком очутился возле Тараевича… Жалобные стоны, отчаянные вопли мученика и злобное рычание хищников слились в один общий, душу потрясающий рев… а Эмма, скрестив руки на груди, равнодушно смотрела на эту сцену, словно мраморная статуя богини мщения.

— Уйдите, пока еще не поздно! — умолял ее Каров.

Медленными шагами, не спуская глаз с разъяренных зверей, вышла неустрашимая героиня из клетки, где Тараевич испускал последнее дыхание.

XLIII. Каменные сердца

Возвратясь на следующий день в Комчино, Эмма не застала там графа Солтыка: он уехал на охоту. В гостиной старуха Малютина играла с патером Глинским в шахматы. Девушка поцеловала свою мать и с холодной вежливостью поклонилась иезуиту. Она мгновенно поняла всю выгодную для нее сторону настоящего положения: обменялась быстрым, выразительным взглядом со своей матерью, шепнула несколько слов на ухо Генриетте, — и три пары женских рук дружно принялись плести сети для поимки ничего не подозревающего патера Глинского.

— Вы совсем замерзли, милые мои девочки! — воскликнула старуха. — Я пойду похлопочу, чтобы вам дали чаю.

— Позвольте мне этим распорядиться? — предложил свои услуги вежливый иезуит.

— Нет, нет, это не мужское дело! — возразила Малютина, — я предоставляю вам право оказывать этим барышням услуги другого рода, в которых они так нуждаются.

Заботливая маменька вышла из комнаты, а патер помог девушкам снять шубы и башлыки, за что гордая красавица поблагодарила его легким кивком головы.

— Нам надо переодеться, — обратилась она к своей подруге.

— Останься здесь, я принесу все, что тебе нужно, — и покорная служанка, не дожидаясь ответа своей госпожи, выбежала из комнаты.

— Страшный мороз, — заметила Эмма, садясь в кресло у камина, — я буквально окоченела.

Патер Глинский подостлал ей под ноги тигровую шкуру.

— Благодарю вас! — сказала девушка, — вежливость врага достойна восхищения.

— Я не враг ваш, — возразил иезуит, — я человек, искренне любящий графа Солтыка и желающий ему добра.

— Не думайте, что я хочу погубить его. Мы оба стремимся к одной цели, но только различными путями. Кому из нас повезет — вот в чем вопрос.

— Все преимущества на вашей стороне.

— Допустим, что так. Но к чему поведет нас вражда? Не лучше ли нам действовать общими силами? Вы, вероятно, уже убедились в том, что Анюта Огинская не в состоянии обуздать бурных порывов вашего воспитанника?

— К сожалению, да.

— Так возложите эту обязанность на меня.

— Об этом надо серьезно подумать.

Генриетта принесла туфли и меховую кофточку.

— Позволь мне надеть их на тебя? — сказала она.

— Не беспокойся… Для чего же существуют на свете вежливые члены иезуитского ордена? — сказала Эмма задорным тоном светской кокетки. — Тебе надо переодеться, иначе ты захвораешь. Потрудитесь и вы выйти на минуту в соседнюю комнату, — обратилась она к своему собеседнику, когда Генриетта вышла из гостиной.

Глинский повиновался. Когда он несколько минут спустя вернулся в гостиную, Эмма уже успела переменить костюм и в самой обворожительной позе сидела перед камином. Пламя ярко освещало ее белоснежную шею и распущенные густые волны золотистых волос. Но каково же было изумление иезуита, когда красавица устремила на него свои синие глаза и с приветливой улыбкой протянула ему руку. Он, не говоря ни слова, наклонился и крепко поцеловал эту изящную, как мрамор холодную руку.

— Будем же друзьями, — нежным голосом проговорила она.

— Это зависит от вас… Bы преследуете политические цели, которые могут подвергнуть графа неизбежной опасности… Отступитесь от них и тогда…

— Повторяю вам, что я не революционерка.