Сочинения в трех томах. Том 3 - [291]

Последние слова он машинально произнес вслух. Но звук собственного голоса испугал его, и он вдруг умолк, подозрительно огляделся, как бы для того, чтобы убедиться, что тут нет никого, кто мог бы услышать то, что он сказал, затем, тяжело вздохнув, проговорил громким голосом:

— Ах, если бы только я не боялся вернуться в Луизиану и поселиться снова там, хотя бы под чужим именем!.. А почему бы и нет? Цвет лица стал у меня совсем бронзовый, а моя борода изменила меня до неузнаваемости. Нет, об этом пока нечего и думать. Чтобы жить человеком независимым, ни в ком не нуждаться и избежать риска быть узнанным, нужно прежде всего иметь много денег, но у меня почти совсем их нет. А разве скоро разбогатеешь, если будешь всю жизнь заниматься охотой на диких лошадей, продавая их потом самое большее по десять долларов за штуку?.. Остается только один исход: согласиться с предложением Фаннинга, потому что только этим путем и можно составить себе состояние. Он предлагает присоединиться вместе с ним к команчам и заняться грабежом плантаторов по течению Рио-Гранде. Плантаторы там народ богатый, и он уверен, что большинство мексиканских владельцев гасиенд держат у себя большие суммы денег, не говоря уже о том, что у каждого бесчисленное множество золотой и серебряной посуды, скота и всевозможных драгоценных вещей!.. Мне это, сказать правду, не особенно нравится, но я волей-неволей должен согласиться и присоединиться к Фаннингу с его шайкой грабителей. Надо будет еще раз выкрасить себе лицо и сделать его совсем такого цвета, как у краснокожих. Да, клянусь небом, я так сделаю. У меня, впрочем, нет другого выбора. Затем, когда у меня будет много денег, я могу смело ехать, куда захочу, и делать, что мне угодно. У этого молодого Фаннинга есть, кажется, небольшие деньжонки, и поэтому он может купить у меня мустангов, которые приходятся на мою долю: это меня избавит от необходимости гнать лошадей на продажу самому до ближайшего города и от опасности быть там кем-нибудь узнанным… Итак, решено: я присоединяюсь к Фаннингу и отправляюсь вместе с ним к берегам Рио-Гранде!..

Вот о чем думал Луи Лебар или, лучше сказать, человек, называвший себя этим именем, в то время как он, стоя внутри корраля, где жалобно ржали пойманные мустанги, с нетерпением поджидал возвращения товарищей. Ему пришлось долго еще ждать, пока наконец увидал их, рысцой направлявшихся к корралю.

— Наконец-то вы вернулись, — сказал он сердитым голосом, когда они подъехали к нему поближе, — а я уже думал, что вы там забыли обо мне!.. Какого черта вы там делали? Вы должны бы помнить, что я умираю тут от голода и жажды!

— Э, товарищ, — своим обычно веселым тоном возразил ему Торнлей, — если бы вы поехали с нами, вы увидели бы нечто такое, что заставило бы вас, готов поручиться, запоздать еще больше.

— Что же это такое?

— А! Заинтересовались-таки!

— Что же это такое, что может заставить двух охотников забыть, что их с нетерпением ждет голодный товарищ?

— В этой проклятой местности, черт возьми, не каждый день, я думаю, приходится видеть по две таких красавицы сразу!

— У семинолов тоже немало красивых девушек. Или, может быть, их-то вы и встретили? Признавайтесь, что я угадал!.. Ну, говорите, вы встретили краснокожих красавиц?

В этих словах Луи Лебара звучала нескрываемая насмешка, потому что он прекрасно знал, какого невысокого мнения его товарищи по профессии о краснокожих и о красоте их женщин и девушек.

— Я говорю вовсе не об этих отвратительных созданиях, — отвечал мустангер, — если бы мы встретили их, я не упомянул бы об этом ни одним словом, мистер Луи. Нет, я говорю о двух бледнолицых девушках, о двух ангелах, и надеюсь, что и Карроль не откажется подтвердить мои слова. Не правда ли, Ваш?

— Пусть меня возьмут черти, если я скажу хоть одно словечко против них! Это — настоящие ангелы, каких только можно себе представить, каких я еще никогда не видал до сих пор и каких, наверное, уже никогда больше и не увижу!

— Слушайте, Торнлей! Вы, должно быть, сговорились с Карролем и просто-напросто дурачите меня. Но я совсем не расположен смеяться, я умираю с голоду, и мне не до шуток. Дайте мне сначала поесть как следует, а потом я с удовольствием готов дурачиться с вами, сколько хотите.

— Ешьте, ешьте! — сказал Торнлей, протягивая уроженцу Луизианы мешок, в котором лежали привезенные ими сухари и дикий индюк, зажаренный накануне. Наедайтесь досыта, но только не думайте, пожалуйста, что мы шутим; это так же верно, как и то, что я теперь разговариваю с вами.

— Где же это посчастливилось вам увидать их? — спросил охотник, с жадностью набрасываясь на жареного индюка, один вид которого, казалось, сразу изменил к лучшему его настроение. Теперь рассказывайте, пожалуйста, я буду есть и слушать вас.

Торнлею так хотелось говорить, что он не заставил повторять просьбу два раза, и сейчас же с мельчайшими подробностями рассказал, каким образом увидели они прибывший в эти места караван эмигрантов. Затем он не менее красноречиво описал заключительную сцену свидания старинных друзей, причем не забыл, само собой разумеется, упомянуть и о том, что эмигранты хотят поселиться в этих местах и завести здесь плантацию хлопчатника.