Сочинения в трех томах. Том 1 - [44]

Разве не смущал коварный демон Мара видениями, то кошмарными, то прельстительными, самого учителя Шакья-Муни? И разве не победил в себе сомнения великий аскет, рожденный принцем?

Выросший в Трансгималаях, Норбу Римпоче никогда не видел автомобиля, но, разумеется, кое-что слышал об этих «повозках дьявола», отравляющих воздух тошнотворной гарью и нещадно давящих живых людей.

«Лендровер», за которым не было и тени следа от колес, произвел на него гнетущее впечатление. Вне всяких сомнений, коварные шимнусы продолжали строить козни. Поставив на пути босоногого аскета адскую колымагу, они задумали свернуть его с благой дороги. Так нет же, не бывать этому никогда!

Норбу вызвал в воображении устрашающий облик юдама, чье имя тайно носил, и, заполнив пустыню до самых дальних гор человеческой и конской кровью, воздвиг медный остров, на котором могущественный покровитель мог проявить свою мощь. Теперь следовало произнести про себя чудотворную тарни — сокровенную формулу, побуждающую владыку к действию.

«Ом-ма-хум-сва-ха!» — пробуждая творящий космос, замкнулись в непостижимые разумению фигуры магические слоги.

Охранитель взмахнул мечом, море пошло волнами, и нечестивое творение поглотила пучина. Затем все до последней капельки крови впитал раскаленный щебень.

Покончив с очередной проделкой шимнусов, Норбу Римпоче обратил просвещенное внимание на развалины, окруженные засохшим кустарником и черными, словно обуглившимися стволами неведомых деревьев. Он впервые видел такие уродливые колонны из белого камня, похожего на затвердевший сыр, и такие без всякой на то надобности заверченные лестницы. Недаром обнаженные изваяния подозрительно смахивали на да-кинь — любительниц крови. Опытного охотника за чертовщиной ничем не проведешь! Йог сразу догадался, что перед ним убежище прета — омерзительных созданий, обреченных за грехи на вечный голод.

Преисполненный отваги, как Дон Кихот, завидевший ветряную мельницу, он подтянул сползшую с плеча шкуру и устремился в атаку. Фортификационные сооружения врага человеческого были не в силах сдержать праведный натиск. Ороговевшие пятки топтали колючую проволоку, растирая ее в кирпичную пыль, а ломкие лепестки штамбовых роз опадали, как сажа, от невесомого касания монашеского плаща. Волосатые пауки-птицеяды, оплетшие паутиной провалы арок, поспешно забились в дыры и трещины. Богомолы, попадав с ломких ветвей, притворились мертвыми.

Блуждая в сумрачных коридорах, заваленных битым камнем и кусками обвалившейся штукатурки, Норбу заметил светлый клинышек под неплотно прикрытой дверью, чудом сохранившейся средь развала и запустения.

Дверь отворялась внутрь, и монах, осторожно нажав на нее плечом, не без любопытства заглянул в комнату. И то, что внезапно открылось в сандаловом дыму, до глубины души потрясло бедного отшельника, привыкшего, казалось бы, к лицезрению всевозможных фантасмагорий и давно победившего плоть.

С первого взгляда узнав в тройке пляшущих апсар[31] белую леди, с которой ехал из «Тигрового логова» в дзонг «Всепоглощающий свет», Норбу понял, что даже шимнусам не под силу подобное чародейство. Очевидно, сам Мара, демон смерти и темного вожделения, вознамерился скрыть за ложной завесой картины «другого берега». И этот бородатый служитель зла — Норбу сразу разглядел в Аббасе реальный человеческий образ — послан, чтобы питать своей жизненной силой омерзительных духов, принявших женское соблазнительное обличье. Всматриваясь в отуманенные курениями очертания, йог не знал, чему больше дивиться: белой леди, услаждавшей бесстыдным танцем головореза в чалме, или невиданной дьяволице с темной, как старая китайская бронза, кожей. Эта адская шакти была прекраснее всех! Она танцевала, дразня острым розовым язычком, с наслаждением, в самозабвенном порыве, и каждый мускул, каждая складочка ее налитого неистовством тела упруго дрожали в такт танцу. Казалось, что миры рождаются и гибнут под ногами этой богини, черной, как Кали, властительницы любви и смерти. Ни шимнусам, ни прета не под силу было сотворить подобное наваждение.

Собрав все мужество, Норбу Римпоче твердо переступил порог. Оставляя на голубом ворсе ковра отпечатки пропыленных подошв, он внедрился в мистический хоровод и, улучив мгновение, дунул в лицо чернокожей. Прямо в ее чувственный, плотоядно оскаленный рот, где огненно трепетало жало.

Безотказное заклинание разрушило образ, сотканный из частиц света. Используя эффект внезапности и сотворив в помощь себе сияющую сапфиром проекцию нирманического[32] будды, отважный воитель распылил на внечувственные элементы вторую апсару и погнался было за третьей, кощунственно скопированной с доброй леди Джой, но был остановлен угрожающим толчком в спину.

Аббас, не успевший довести свой сераль до канонической положенной мусульманину четверки, жаждал мести. Столь скоропалительное сокращение не только угрожало ему полным одиночеством, но и было прямым вызовом, непозволительным вмешательством в святая святых.

Очнувшись от первоначального шока, он вскочил на ноги, зубами сорвал повязку — боли в прибинтованной к телу руке не ощущалось — и схватил М-16. Приперев монаха к стене, точно жука булавкой, он, не отводя оружия, спросил: