Сочинения в двух томах. Том 1 - [76]

«Негодяй» сдал карты, а Маркс поставил сто фунтов. Седжвик, как послушный подручный, также выложил на стол свои сто фунтов. На этот раз Лэдло впервые отказался играть, так что игра шла только с Вестом.

— В таком случае я ставлю двести пятьдесят! — торжествующим тоном заявил Маркс.

— Триста! — крикнул Седжвик, выкладывая деньги на стол.

Оба партнера обернулись к Весту, который сидел, откинувшись на спинку стула, и чуть заметно сардонически усмехался, глядя в свои карты. Затем, достав из кармана пачку ассигнаций и банковских билетов, он небрежно кинул их на стол.

— Я полагаю, что здесь будет тысяча фунтов! Это моя ставка! — сказал он.

Эта сумма и то напряженное молчание, что воцарилось на мгновение среди игроков, возбудили любопытство в безучастных зрителях, которые теперь придвинулись поближе.

— Прекрасно, я полагаю, сегодня английский банк чувствует себя прекрасно! — пошутил Маркс.

— Вероятно, несколько лучше, чем вы чувствуете себя в данный момент! — отозвался «Негодяй».

— Кто вам сказал, что я чувствую себя не совсем хорошо? Неужели вы думаете, что тысяча фунтов может разорить меня?

— Я жду вашего ответа! — сказал Вест.

— Вам недолго придется ждать его. Вот, смотрите! Это что?

— Это, — сказал Мюрри спокойным, уверенным тоном, — весьма плохая подделка тысячефранковой ассигнации!

— Как! Вы утверждаете?..

— Да, утверждаю!

— Ну, если вы против французских денег, попробуем что-нибудь другое… Ну, а это достаточно доброкачественно для взыскательных вкусов англичанина? — с этими словами он выложил на стол несколько ассигнаций на сумму в двенадцать тысяч английских фунтов.

— Вот моя ставка! — добавил он.

— Я удваиваю ее! — заявил Вест таким странным тоном, что зрители невольно переглянулись.

Как и в первый раз, он достал из бокового кармана сверток ассигнаций и, не дав себе труда пересчитать их, положил на стол. Глаза его ни на минуту не отрывались от Седжвика, все время небрежно вертевшего в руках карты, но теперь с озадаченным видом уставившегося на Веста, равно как и Маркс. Дело в том, что у обоих союзников вместе было теперь не более ста фунтов, а им оставалось или сейчас же выложить на стол две тысячи четыреста фунтов чистоганом, или же отдать поставленные ими на карту тысячу двести фунтов. Их приводило в недоумение то, что партнер мог располагать такими деньгами, когда они готовы были десять минут назад побиться об заклад, что в его распоряжении никак не больше пятисот фунтов.

— Я сел играть вовсе не для того, чтобы сдирать шкуру с медведя! — сердито заметил Маркс, пересчитывая ассигнации и бросив карты на стол. — Вы можете искать себе других партнеров. Это не игра! Порядочные люди так не играют!.. Я не играю, Седжвик! — обратился он к своему приятелю. — Пусть он делает, что хочет, я беру свои деньги обратно!

«Негодяй» тоже бросил карты и, быстрым, энергичным движением схватив руку Седжвика, удержал ее на столе. Тот до того растерялся, что привстал на своем стуле, причем пять карт, которые он держал у себя на коленях, упали на пол, а из рукава его выпал на стол шулерский аппарат для подтасовки карт и лежал теперь на зеленом сукне, на глазах у всех. В высшей степени удивленный этим, Хуберт Лэдло смеялся, как мальчик, разглядывая хитроумный аппаратик. Присутствующие переглядывались между собой, а лицо «Негодяя» выражало негодование.

— Я этого только и ждал! — сказал он, опуская в карман аппаратик, и, воспользовавшись минутным смущением Маркса, выхватил у него из рук банковские билеты и стал пересчитывать и складывать их.

— Все вы видели, — обратился он к стоявшим вокруг зрителям, — что эти господа оказались именно тем, что я и предполагал, — не только профессиональными игроками, но и шулерами. Они обыграли вчера моего приятеля на восемьсот фунтов, и я намерен возвратить ему эти деньги. Остальные же деньги принадлежат мне, и я беру их назад!

Отсчитав восемьсот фунтов, он вручил их Лэдло, а остальные положил в свой бумажник. Маркс за все это время не проронил ни слова. Очевидно, он не находил, что сказать себе в защиту или оправдание, и сознавал, что все присутствующие относятся к нему недружелюбно, а потому молчал.

— Клянусь Богом, я заставлю вас пожалеть об этом! — пробормотал он вполголоса и вышел из курительной комнаты в сопровождении неразлучного с ним Седжвика.

Вслед раздался сдержанный смех, и на лицах всех отразилось недоумение. Что бы это могло значить, что один мошенник восстал против другого такого же мошенника, и почему «Негодяй» вручил эти восемьсот фунтов «Овце», которого он и привез-то с собой с намерением хорошенько «постричь»? Уж не для того ли, чтобы зарекомендовать себя с хорошей стороны пассажирам судна? Или, действительно, этот человек должен был выступить теперь перед ними в новом свете, и все они прежде заблуждались на его счет? Никто не мог на это ответить, а непроницаемый взгляд и выражение лица молодого человека ничего им не говорили. Он не сближался ни с кем и теперь оставался все тем же скрытным и сдержанным господином, каким был раньше. Когда он вышел на верхнюю палубу, десятки языков заговорили о нем, но никто не мог сказать ничего нового. Только под вечер кто-то сообщил, будто его видели беседующим у машинного отделения с евреем Марксом, что дало повод к нескончаемым предположениям.