Сочинения в двух томах. Том 1 - [72]

Я молча поцеловал руку любимой женщины, не отвечая на слова, которые для каждого честного человека сами собой были ясны.

Моя дорогая невеста продолжала говорить своим нежным, мелодичным голоском:

— Если бы было возможно возвратить награбленные миллионы тем, у кого они отняты, то дело уладилось бы очень просто. Но, увы, Джаспер, почти все ограбленные уснули навсегда на этом ужасном берегу!

— Да ведь и богатства Эдмунда Кчерни покоятся также на дне океана! — перебил я.

Но мисс Руфь лукаво улыбнулась в ответ.

— Не все, Джаспер! Я ведь недаром практичная полуамериканка! Я слишком уважаю деньги или, вернее, ту пользу, которую они могут принести, чтобы позволить бесследно погибнуть громадным капиталам. Пока вы спасали нас от врагов, я занялась спасением миллионов мистера Кчерни, и это отчасти удалось мне. Конечно, мы с тобой не воспользуемся никогда ни одним шиллингом из этих денег, но мне кажется, что я облегчу участь погибшего, если употреблю награбленное им золото на добрые и полезные дела, и прежде всего — на вознаграждение потерпевших и увлеченных им жертв!

Я мог ответить на это великодушное предложение только восторженным поцелуем.

На десятый день нашего возвращения на берег нас принял на борт проходивший мимо американский военный корабль «Гаттерас».

От офицеров «Гаттераса» узнали мы, что несколько дней назад судно их встретило на море обломки какого-то, очевидно, сгоревшего парохода и даже подобрало опасно раненного матроса, уцепившегося за большую доску. Несчастный умер через несколько часов, но все же успел рассказать о гибели яхты «Мангатан» капитана Эдмунда Кчерни, загоревшейся по неосторожности перепившейся команды. В журнал военного корабля была занесена со всеми обычными формальностями смерть мужа мисс Руфи Белленден. Ничто уже не препятствовало его молодой вдове переменить имя и сделаться женой капитана Джаспера Бэгга, автора этого правдивого и бесхитростного рассказа.

КРОВАВОЕ УТРО роман

Перевод с английского А. А. Энквист

I НАИБОЛЕЕ КРУПНАЯ ЛИЧНОСТЬ

— Человек этот — негодяй и мошенник! — безапелляционно решил пастор и с видом человека, исполнившего свой священный долг, благодушно сложил на животе пухлые руки, устремив свой бесстрастный, созерцательный взгляд на обширный горизонт, открывавшийся с палубы большого океанского парохода. — Я говорю это не потому, что имел случай убедиться в этом или слышал от других дурные отзывы об этом человеке. Нет! Я говорю это как старый, опытный наблюдатель: есть люди, которых можно видеть насквозь, со всеми их пороками и недостатками, как бы они ни старались их скрывать. Именно таков и этот господин: даже походка обличает его, в ней есть что-то подозрительное, а глаза его как будто говорят: «Я знаю, что на меня смотрят, и знаю, что я негодяй, но что же из того!» И он не жалуется, что все мы чуждаемся его, избегаем его общества. Он сам сознает справедливость такого отношения к нему. Он умен и не желал бы быть негодяем, но тем не менее он мошенник и негодяй. Наше внимание льстит его самолюбию, и это весьма естественно: это доказывает, что он представляет собой известную величину. Да, очень немногие обладают достаточной твердостью, чтобы отвернуться от порока, когда он проходит мимо них в своем привлекательном виде. Что касается меня лично, каюсь, я восхищаюсь им, как восхищаются люди природой: он привлекает меня, и будь я женщина, мне кажется, что он поглотил бы меня целиком!

И пастор засмеялся густым, звучным смехом, в котором слышались самодовольство и снисходительность к людским слабостям.

Джесси Голдинг брезгливо подобрала свои юбки, чтобы негодяй не коснулся их, проходя мимо, но ее светлый, ясный взгляд упорно провожал его с выражением детского любопытства.

— Я желала бы знать, горят ли у него уши? — сказала она вполголоса. — Впрочем, он, должно быть, успел привыкнуть к этому. Ведь за эти два дня весь пароход только и делал, что говорил о нем. Будь он Теодор Рузвельт, и то не возбудил бы здесь большего внимания! Я думаю, что вы назвали его негодяем потому, что ничего не знаете о нем. Разве это христианское милосердие?

Ее так заинтересовала эта высокая, несколько сутуловатая фигура «Негодяя», остановившегося на секунду в дверях курительной комнаты, что она почти не расслышала возражений высокочтимого викария, как она называла мистера Джона Трю, старавшегося оправдаться в ее глазах.

— Все мы до известной степени мошенники и обманщики, — решился он допустить, — и чем виднее наше общественное положение, тем милее и привлекательнее наше мошенничество. Доктора, юристы, а особенно дипломаты должны быть до некоторой степени мошенниками, обманщиками, то есть теми, кого мы, англичане, называем негодяями. Я даже себе иногда говорю: «Негодяй, твой язык обманывает тебя!»

— И он в самом деле обманывает вас? — спросила девушка. — Ну да я уверена в этом, — продолжала она, отвечая сама на свой вопрос. — Вы даете людям понять, что небо оставило для них лазейку, в которую они могут пролезть, если не пожалеют долларов. И вот богатые люди скупают все лучшие места в раю, а бедным остается только смотреть и вздыхать, между тем как богатые преспокойно отправляются обедать, не тревожась более о спасении своей души. Я и сама так делала, а потом очень сожалела. Но ваше мошенничество прекрасно!