Сочинения. В 2-х томах - [94]

А давно ль метелило в Нарым

Нашу юность от домашних пятниц?

Обветшали липы за окном,

На костыль оперся дряблый дом,

Мыши бы теперь да вьюга —

Вышла б философия досуга.

За годами грамотным я стал

И бубню Вердена по-французски,

Только жаворонок белорусский

С легковейной ласточкой калужской

Перстнем стали, где смежил опал

Воды бледные у бледных скал.

Где же петухи на полотенцах,

Идолище-самовар?!

«Ах, вы сени» обернулись в бар,

Жигули, лазурный Светлояр

Ходят, неприкаянные, в немцах!

А в решетчатых кленовых сенцах,

Как судьба, поет стальной комар.

Про него не будет послесловья, —

Есть комарье жало, боль и зуд.

Я не сталь, а хвойный изумруд,

Из березовой коры сосуд,

Налитой густой мужицкой кровью,

И, по пяди косы, Парасковью

На базар не вывожу, как плут!

Ах, она болезная, родная,

Ста пятидесяти миллионов мать,

Про нее не хватит рассказать

Ни степей моздокских, ни Китая, —

Только травы северного мая

Знают девичью любовь и стать.

Я — Прасковьин сын, из всех любимый,

С лебединым выводком в зрачках,

С заячьей порошей в волосах,

Правлю первопуток в сталь и дымы, —

Кто допрежде, принимайте Клима,

Я — Прасковьин сын, цветок озимый!

Голос мой — с купавой можжевель,

Я — резной, мудрёный журавель.

На заедку поклевал Верлена,

Мылил перья океанской пеной,

Подивись же на меня, Европа, —

Я — кошница с перлами Антропа!

Мы моложе стали на пятнадцать

Ярых осеней, каленых зим,

И румяным листопадом чтим

Деда снежного — глухой Нарым

С вереницей внучек — серых пятниц!

(1930-е гг.)

416 По жизни радуйтесь со мной,

По жизни радуйтесь со мной,

Сестра буренка, друг гнедой,

Что стойло радугой цветет,

В подойнике лучистый мед,

Кто молод, любит кипень сот,

Пчелиный в липах хоровод!

Любя, порадуйся со мной,

Пчела со взяткой золотой,

Ты сладкой пасеке верна,

Я ж — песне голубее льна,

Когда цветет дремотно он,

В просонки синие влюблен!

Со мною радость разделите —

Баран, что дарит прялке нити

Для теплых ласковых чулок,

Глашатай сумерек — волчек —

И рябка — тетушка-ворчунья,

С котягою — шубейка кунья,

Усы же гоголиной масти,

Ворона — спутница ненастья, —

Не каркай голодно, гумно

Зареет, словно в рай окно —

Там полногрудые суслоны

Ждут молотьбы рогов и звона!

Кто слышит музыку гумна,

Тот вечно молод, как весна!

Как сизый аир над ручьем,

Порадуйся, мой старый дом,

И улыбнись скрипучей ставней —

Мы заживем теперь исправней.

Тебе за нищие годины

Я шапку починю тесиной

И брови подведу смолой.

Пусть тополь пляшет над тобой

Гуськом, в зеленую присядку!

Порадуйся со мной и кадка,

Моя дубовая вдова,

Что без соленья не жива,

Теперь же, богатея салом,

Будь женкой мне и перевалом

В румяно-смуглые долины,

Где не живут с клюкой морщины,

И старость, словно дуб осенний,

Пьет чашу снов и превращений;

Вся солнце рдяное, густое,

Чтоб закатиться в молодое,

Быть может, в песенки твои,

Где гнезда свили соловьи,

В янтарный пальчик с перстеньком.

Взгляни, смеется старый дом,

Осклабил окна до ушей

И жмется к тополю нежней,

Как я, без мала в пятьдесят,

К твоей щеке, мой смуглый сад,

Мой улей с солнечною брагой.

Не потому ли над бумагой

Звенит издёвкой карандаш,

Что бледность юности не пара,

Что у зимы не хватит чаш

Залить сердечные пожары?!

Уймись, поджарый надоеда, —

Не остудят метели деда,

Лишь стойло б клевером цвело,

У рябки лоснилось крыло

И конь бы радовался сбруе,

Как песне непомерный Клюев! —

Он жив, олонецкий ведун,

Весь от снегов и вьюжных струн

Скуластой тундровой луной

Глядится в яхонт заревой!

(1930-е гг.)

417 Чтоб пахнуло розой от страниц

Чтоб пахнуло розой от страниц

И стихотворенье садом стало,

Барабанной переклички мало,

Надо слышать клекоты орлиц,

В непролазных зарослях веприц —

На земле, которой не бывало.

До чудесного материка

Не доедешь на слепых колесах:

Лебединый хоровод на плесах,

Глубину и дрёму тростника

Разгадай, где плещется строка

Словно утро в розовых прокосах.

Я люблю малиновый падун —

Листопад горящий и горючий —

Оттого стихи мои как тучи

С отдаленным громом теплых струн.

Так во сне рыдает Гамаюн,

Что забытый туром бард могучий.

Простираясь розой подышать,

Сердце, как малиновка в тенетах,

Словно сад в осенних позолотах,

Ронит давнее, как листья в гать.

Роза же в неведомых болотах,

Как лисица редкая в охотах,

Под пером не хочет увядать.

Роза, роза! Суламифь! Елена!

Спят чернила заодно с котом,

Поселилась старость в милый дом,

В заводь лет не заплывет сирена.

Там гнилые водоросли, пена

Парусов, как строчек рваный ком.

Это тридцать лет словостроенья,

Плешь как отмель, борода — прибой,

Будет и последний китобой —

Встреча с розою — владычицей морской —

Под тараны кораблекрушенья.

Вот тогда и расцветут страницы

Горним льном, наливами пшеницы,

Пихтовой просекой и сторожкой.

Мой совенок, подожди немножко,

Гости близко: роза и луна,

Старомодно томна и бледна!

Сентября 6-го (1930-е гг.)

418 Ой, кроваво березыньке в бусах

Ой, кроваво березыньке в бусах

Удавиться зеленой косой.

Так на Вятке, в цветущих Чарусах,

Пил я солнце и пихтовый зной.

И вернулся в Москву черемисом,

Весь медовый, как липовый шмель,

Но в Пушторге ощеренным рысям

Не кажусь я как ворон досель.

Вдруг повеет на них ароматом

Пьяных трав, приворотных корней!..

За лобатым кремлевским закатом

Не дописана хартия дней.

Будут ночи рысиной оглядки

Победителем рог ветровой,