Сочинения. Письма - [16]

Выходи полюбоваться,

Гей, иди полюбоваться

На красных бойцов.)

Примем, примем бой кровавый,

Стали вкруг страны заставой,

И пущай попробуют

Налетать на воинов враги!

Вкруг страны стоим заставой

И идем мы в бой кровавый,

Запевалы начали

Первыми противника рубить.

Заготовлены квартиры,

Ладный конь у командира —

Полквартала, пегий,

На копытах задних проплясал.

Ладный конь у командира,

Что ты взглядом проводила.

Твой дружок, чернявая,

Служит в девятнадцатом полку.

1929-30

ГОРОД СЕРАФИМА ДАГАЕВА

Старый горбатый город — щебень и синева,

Свернута у подсолнуха рыжая голова,

Свесилась у подсолнуха мертвая голова, —

Улица Павлодарская, дом номер сорок два.

С пестрой дуги сорвется колоколец, бренча,

Красный кирпич базара, церковь и каланча.

Красен кирпич базара, цапля — не каланча,

Лошади на пароме слушают свист бича.

Пес на крыльце парадном, ласковый и косой,

Верочка Иванова, вежливая, с косой,

Девушка-горожанка с нерасплетенной косой,

Над Иртышом зеленым чаек полет косой.

Верочка Иванова с туфлями на каблуках,

И педагог-словесник с удочками в руках.

Тих педагог-словесник с удилищем в руках,

Небо в гусиных стаях, в медленных облаках.

Дыни в глухом и жарком обмороке лежат,

Каждая дыня копит золото и аромат,

Каждая дыня цедит золото и аромат,

Каждый арбуз покладист, сладок и полосат.

Это ли наша родина, молодость, отчий кров, —

Улица Павлодарская — восемьдесят дворов?

Улица Павлодарская — восемьдесят дворов,

Сонные водовозы, утренний мык коров.

В каждом окне соседском тусклый зрачок огня.

Что ж, Серафим Дагаев, слышишь ли ты меня?

Что ж, Серафим Дагаев, слушай теперь меня:

Остановились руки ярмарочных менял.

И, засияв крестами в синей, как ночь, пыли,

Восемь церквей купеческих сдвинулись и пошли,

Восемь церквей, шатаясь, сдвинулись и пошли —

В бурю, в грозу, в распутицу, в золото, в ковыли.

Пики остры у конников, память пики острей:

В старый, горбатый город грохнули из батарей.

Гулко ворвался в город круглый гром батарей,

Баржи и пароходы сорваны с якорей.

Посередине площади, не повернув назад,

Кони встают, как памятники,

Рушатся и хрипят!

Кони встают, как памятники,

С пулей в боку хрипят.

С ясного неба сыплется крупный свинцовый град.

Вот она, наша молодость — ветер и штык седой,

И над веселой бровью шлем с широкой звездой,

Шлем над веселой бровью с красноармейской звездой,

Списки военкомата и снежок молодой.

Рыжий буран пожара, пепел пустив, потух,

С гаубицы разбитой зори кричит петух,

Громко кричит над миром, крылья раскрыв, петух,

Клювом впиваясь в небо и рассыпая пух.

То, что раньше теряли, — с песнями возвратим,

Песни поют товарищи, слышишь ли, Серафим?

Громко поют товарищи, слушай же, Серафим, —

Воздух вдохни — железом пахнет сегодня дым.

Вот она, наша молодость, — поднята до утра,

Улица Пятой Армии, солнце. Гудок. Пора!

Поднято до рассвета солнце. Гудок. Пора!

И на местах инженеры, техники, мастера.

Зданья встают, как памятники, не повернув назад.

Выжженный белозубый смех ударных бригад,

Крепкий и белозубый смех ударных бригад, —

Транспорт хлопка и шерсти послан на Ленинград.

Вот она, наша родина, с ветреной синевой,

Древние раны площади стянуты мостовой,

В камень одеты площади, рельсы на мостовой.

Статен, плечист и светел утренний город твой!

1931

АВГУСТ

Угоден сердцу этот образ

И этот цвет!

Языков

1

Еще ты вспоминаешь жаркий день,

Зарей малины крытый, шубой лисьей,

И на песке дорожном видишь тень

От дуг, от вил, от птичьих коромысел.

Еще остался легкий холодок,

Еще дымок витает над поляной,

Дубы и грозы валит август с ног,

И каждый куст в бараний крутит рог,

И под гармонь тоскует бабой пьяной.

Ты думаешь, что не приметил я

В прическе холодеющую проседь, —

Ведь это та же молодость твоя, —

Ее, как песню, как любовь, не бросить!

Она — одна из радостных щедрот:

То ль журавлей перед полетом трубы,

То ль мед в цветке и запах первых сот,

То ль поцелуем тронутые губы…

Вся в облаках заголубела высь,

Вся в облаках над хвойною трущобой.

На даче пни, как гуси, разбрелись.

О, как мычит теленок белолобый!

Мне ничего не надо — только быть

С тобою рядом и, вскипая силой,

В твоих глазах глаза свои топить —

В воде их черной, ветреной и стылой.

2

Но этот август буен во хмелю!

Ты слышишь в нем лишь щебетанье птахи,

Лишь листьев свист, — а я его хвалю

За скрип телег, за пестрые рубахи,

За кровь-руду, за долгий сытый рев

Туч земляных, за смертные покосы,

За птиц, летящих на добычу косо,

И за страну, где миллион дворов

Родит и пестует ребят светловолосых.

Ой, как они впились в твои соски,

Рудая осень! Будет притворяться,

Ты их к груди обильной привлеки, —

Ведь лебеди летят с твоей руки,

И осы желтые в бровях твоих гнездятся.

3

Сто ярмарок нам осень привезла —

Ее обозы тридцать дён тянулись,

Всё выгорело золотом дотла,

Всё серебром, всё синью добела.

И кто-то пел над каруселью улиц…

Должно быть, любо августовским днем

С венгерской скрипкой, с бубнами в России

Кривлять дождю канатным плясуном!

Слагатель песен, мы с тобой живем,

Винцом осенним тешась, а другие?

Заслышав дождь, они молчат и ждут

В подъездах, шеи вытянув по-курьи,

У каменных грохочущих запруд.

Вот тут бы в смех — и разбежаться тут,

Мальчишески над лужей бедокуря.

Да, этот дождь, как горлом кровь, идет

По жестяным, по водосточным глоткам,