Сочинения - [115]

Генрих

Как! Неужель умрет король французский

От яда и ножа одновременно?

Эпернон

Ах, если б вы злодея не убили,

Изведал бы он все земные пытки.

Дю Бартас

Да, умер он чрезмерно легкой смертью.

Пусть хоть в аду его терзает дьявол!

Генрих

Довольно проклинать того, кто мертв.

Ах, яд уже мне обжигает сердце!

Ответь по правде, врач: я буду жить?

Врач

Нет, государь, боюсь, что вам не жить.

Король Наваррский

Врач, что ты говоришь! Он должен жить!

Генрих

Теперь ты, брат, займешь престол французский.

Король Наваррский

Живите долго и владейте троном!

Эпернон

Иль с королем и Эпернон умрет.

Генрих

Нет, Эпернон, я отхожу. Сражайтесь

На стороне наваррца, господа:

Он мой наследник и король законный.

Дом Валуа окончился со мной.

Пусть перейдет теперь престол к Бурбонам

И пусть их род вовеки не угаснет!

Не плачь, мой брат Наваррский: лучше — мсти.

Ах, Эпернон, вот как меня ты любишь?

Прошу тебя, не лей ребячьих слез,

Но навостри свой меч о кости Сикста,

Чтоб легче сталь католиков разила.

Не тот мне друг, кто обо мне горюет,

Но тот, кто кровью за меня воздаст.

Париж, гнездо мятежников, спалите.

Мой брат Наваррский, погреби мой прах

И напиши английской королеве,

Что умер я, питая дружбу к ней.

(Умирает.)

Король Наваррский

Труп короля берите, господа,

И предадим его земле с почетом.

А после за него я так отмщу,

Что папа и прелаты проклянут

Тот день, когда взведен на трон французский

Нежданной смертью Генриха я был.

Четверо приближенных поднимают на плечи труп короля Генриха. Похоронный марш. Оружие склоняется к земле. Все уходят, унося тело.

Геро и Леандр [417]

Перевод Ю. Корнеева

СЕСТИАДА [418] ПЕРВАЯ

На берегах, Нептуном разделенных,

Где жизнь вернейшего из всех влюбленных

Неукротимый Геллеспонт[419] унес,

Стояли древле Сест и Абидос.

Блистала в Сесте Геро красотою,

Та Геро, чьей косою золотою

Однажды так пленился Аполлон,

Что был готов с ней разделить свой трон.

Подбитый синим шелком в ярких звездах,

Ее наряд был легок, словно воздух,

А вышивка зеленых рукавов

Глазам являла лес, где меж дубов

Прельстить Венера силится напрасно

Адониса, уснувшего бесстрастно.

Ее хитон был выкрашен в крови

Тех, кто на смерть пошел из-за любви[420].

Лоб Геро ветви мирты обвивали[421],

С него до пят покровы ниспадали,

И дивные цветы на ткани их

Не отличали от цветов живых

Ни люди, уловив благоуханье

Ее, как утро, свежего дыханья,

Ни пчелы, чей до меда жадный рой

Слетался дерзко к ней на грудь порой.

Простая цепь из горного кристалла

На шее Геро, как алмаз, блистала.

Перчатки деве были не нужны,

Затем что даже солнце с вышины

Ее прелестных рук касалось нежно,

Чтоб не обжечь их кожи белоснежной.

На башмачках красавицы сверкал

Застежек пламенеющий коралл,

Где восседали птицы золотые,

До клюва сладкой влагой налитые,

И стоило со стула Геро встать,

Как хор их принимался щебетать[422].

Хоть лгут, что Купидон по ней томился

И зренья, увидав ее, лишился,

Но верно то, что различить не мог

Ее и мать свою малютка бог,

И часто головою утомленной

Ребячливо склонялся к ней на лоно,

И засыпал, впадая в забытье,

Под ровное дыхание ее.

Так хороша была собою Геро,

Служительница юная Венеры,

Что вся природа плакала о ней,

Когда она ушла в страну теней,

И мир, утратив лучший перл творенья,

Мрачнее вдвое стал от огорченья.

Взрастил Леандра город Абидос.

Там ни о ком не лили столько слез,

С тех пор как он погиб в проливе пенном

И был воспет Мусеем несравненным.

Так пышно кудри юноши вились,

Что их, будь колхом[423] он и остригись,

А не руна, как солнце, золотого

Искали б греки у Ээта[424] злого.

К нему в объятья, если бы смогла,

С небесной сферы Цинтия б сошла[425].

Как жезл Цирцеи, был он станом строен

И кравчим громовержца стать достоин.

Нежна, как мясо козочки лесной,

Превосходила шея белизной

Плечо Пелопа[426], но еще нежнее

Казалась кожа на груди под нею,

А формы членов и спины его

Могло измыслить только божество,

Но так как воспевать любовь земную

(А петь богов и вовсе не дерзну я)

Боится муза робкая моя,

Не опишу очей Леандра я.

Багрянцем уст навряд ли бы сравнился

С ним тот, кто тенью собственной пленился[427]

И, чтоб ее изведать поцелуй,

Нырнув в поток, погиб в объятьях струй.

Увидь Леандра Ипполит бесстрастный[428],

И тот влюбился б в лик его прекрасный.

Смягчался, на него бросая взор,

Жестокосердый житель диких гор.

Фракийский воин, варвар, к зверству склонный,

Склонялся пред Леандром, умиленный.

Казался девой он мужам иным:

В нем было все, что страсть внушает им, —

Ланит румянец, красноречье взгляда,

Густых бровей победная аркада.

А тот, кто знал, что был мужчиной он,

Твердил: "Леандр, ты для любви рожден.

Что ж не полюбишь ты, любимый всеми?

Нельзя же лишь себе служить все время".

Весною у сестийцев праздник был

В честь дня, когда в Венере страстный пыл

Адонис пробудил румянощекий;

И путники стекались в Сест высокий,

Чтоб встретить тех, кто дорог их сердцам;

А те, кто не любил, влюблялись там,

Затем что, где б они ни проходили,

Им всюду сонмы звезд живых светили,

Как если б рухнул, запылав, с высот

На горестную землю небосвод,

Воспламенен квадригой Аполлона,

Попавшей снова в руки Фаэтона.

Но, превзойдя всех дев красой своей,

Лишь Геро привлекала взор гостей,

Сильней, чем нимфа юная речная,

Гармониею форм его пленяя.