Сочинения - [18]

И весть на брань отмстителей полки.

Для ней бы он надел одежды пилигрима

И обувь странника и — рыцарь молодой —

Пошел бы в дальний край, к полям Ерусалима,

Чтоб только выполнить обет ее святой…

И как бы пламенно певец об ней молился!

Об ней бы думая, под пальмой отдыхал,

И снова бы на полночь возвратился,

Благославение возлюбленной сказал.

Принес бы ей фиал со влагой Иордана,

Над коим некогда гремел Иеговы[106] глас, —

И странника чарующий рассказ

Для ней бы слаще был и гуслей, и тимпана.

А он замолк — любимый наш певец,

Расстался с звонкою цевницей,

Повесил он лавровый свой венец

Над хладною, печальною гробницей.

Не спрашивай, зачем он не поет:

Увы! мой друг, она его любила…

Он кончил песнь; она его зовет…

А проводник туда — могила.

<1838>

ПЕСНЯ («Прочь, прочь, ни слова!») >{20}

Прочь, прочь, ни слова!

Не буди, что было:

Не тебя — другого

В жизни я любила…

Мой ангел милый —

Он не дышит боле;

Он лежит в могиле

На кровавом поле,

Увяла младость,

Такова ль была я?

Ах, на что мне радость!

И зачем жива я!..

Лишь им дышала,

Лишь ему клялась;

С ним я все узнала…

И как жизнь неслася!

В тени черешен,

В тишине глубокой,

Кто так был утешен

На груди высокой?..

Наш край спасая,

Но тая разлуку,

Он стоял, рыдая, —

Молча сжал мне руку.

Прочь, прочь, ни слова!

Не буди, что было:

Не тебя — другого

В жизни я любила!

<1838>

ЭЛЕГИЯ («Когда порой, свободный от трудов…») >{21}

Когда порой, свободный от трудов,

Свободно я дышу под небом полуночи,

Когда Альдебаран[107] горит мне прямо в очи,

А с севера идут громады облаков;

Чело восторг обнимет, как и прежде,

Воображение, мой демон, загорит,

И что-то схожее на давнюю надежду,

На стон, на вздох любви, во мраке прозвучит,

Тогда я чувствую, как быстро набегает

Слеза тяжелая, невольная слеза;

Уста без слов дрожат; душа живей страдает,

И долго, долго в даль глядят мои глаза…

Есть имена — увы, магические звуки!..

Каким волнением им вторит грудь моя!

Есть образы в душе, — и с ними нет разлуки, —

Светила бледные в тумане бытия,

Святые, милые!..

<1838>

САРА >{22}

Посвящается Николаю Гер. Черемисинову

За рекою, за Десной

Есть шинкарочка одна;

У шинкарки молодой

Много меду и вина.

И к ней с ранния зари

Наезжают молодцы

И гуляют до зари

Из Чернигова купцы.

К ней обозы пристают,

Наливаются ковши,

И танцуют и поют

У шинкарочки души.

Али мед у ней иной,

Али водка веселей,

Что у Сары молодой

Полон двор шумит гостей?

Нет, к шинкарке молодой

Ручки белые манят,

Под пунцовою чалмой

Очи черные горят;

Слышно, горек сладкий мед,

Если нет ее речей.

Так затем-то весь народ

Приворачивает к ней.

Что ж по сердцу нет у ней

Молодца из молодцов, —

Ни из бойких писарей,

Ни из вежливых купцов?

Кто б подумал?..

К ней один,

К чаровнице молодой,

Вздумал ездить господин

Заполночною порой;

Для него-то одного

Сара сердце сберегла,

Для него лишь одного

Спала жаркая чалма…

Он прискачет на коне,

На коне на вороном;

Их свиданье при луне,

Под лазоревым шатром…

И я помню за Десной,

Где я долго кочевал,

Близ дороги, под горой,

Сару бедную встречал…

Как украинская ночь

Вдохновения полна!

Как твоя, Израиль, дочь

В поздний час упоена!

Пилигрим так средь степей

Оживит порой мечты;

Отдыхая у ключей

Рвет он дикие цветы,

И один из них возьмет,

Как заветный талисман,

И на север принесет

Он цветок восточных стран.

<1838>

СТАНСЫ К ДЕЗДЕМОНЕ («Зачем так поздно ты явилась…») >{23}

Зачем так поздно ты явилась,

Или зачем явилась ты,

Когда уж жизнь разоблачилась,

Погибли лучшие мечты?

Явись тогда, явись мне прежде,

Тебе отдал бы я одной

Все сны, все гордые надежды,

С кипящей жизнью молодой.

Увы! И что же от волнений

Осталось пламенных тогда?

Лишь хлад душевный, яд сомнений

И мир безвестного труда…

И ни единыя надежды!

И ни единыя мечты…

Убиты все. Зачем не прежде,

Что раньше не явилась ты?

Быть может, ты бы оправдала

Святую тайну бытия:

Я верю, меньше бы страдала

Душа пустынная моя.

О Дездемона, Дездемона!

Скажи, верна ль твоя любовь?

Ты хочешь слез моих и стона…

Возьми, но дай мне счастье вновь!

Умчи меня, как вихорь танца!

С тобой чудесна жизни даль…

Во мне, как в сердце африканца,

Не вспыхнет дикая печаль.

.

.

.

.

Так блещут сумрачные воды,

Хотя их бездна все мрачна,

Когда в них после непогоды

Глядится чистая луна.

6 января 1838 года

ЭЛЕГИЯ («При сильных страданьях…») >{24}

Посвяща<ется> Себастиану Пав<ловичу> Романовскому

При сильных страданьях, при едкой печали,

Когда же вы слезы мои замечали?

Когда же я плакал, стонал иль роптал?

Быть может, — то правда, — над свежей могилой,

Привлекшей меня роковой своей силой,

За жертву я жизнь вопрошал;

Быть может, как матерь над сыном стонала

И с воплем во гробе его целовала,

Отец же с печалью немою глядел, —

Я плакал, я слез удержать не умел;

Быть может, из сердца раз вырвались стоны

При тихом стенанье другой Дездемоны…

Но все о себе же я слез не пролью,

Но я нераздельно снесу мое горе, —

Пусть воет, пусть вырвет житейское море

Мой парус последний — и топит ладью!..

Когда-то в другие, безумные годы,

В порывах стремительных сил —

Я смело сзывал на главу непогоды,

Мятежные бури любил!

Августа 10 дня 1838 года

ТЕНИ >{25}

Вот сквозь облако прозрачное

Месяц дол осеребрил.

Покидайте ж, тени мрачные,

Ложе хладное могил!

Грозной силой заклинания,

В роковой полночный час,

Из гробов для ликования

Вызываю, тени, вас!

Вас отвергли небожители,