Сочинения - [13]

. Стихи у него часто рождались «так же легко и нечаянно, как грибы»[90], поэту не хватало терпения шлифовать «свои поэтические грехи». Белинский хорошо видел это и был недоволен торопливостью, поспешностью своего друга, ему решительно не нравились такие стихотворения, как «Стансы к Дездемоне» («О, ты — добра, ты — ангел доброты!»), «Прости навсегда». Правда, Белинский выделял «Флейту», «Песню Лауры», отличавшиеся не только легкостью формы, но и светлым настроением, отсутствием навязчивой элегической тоски. Мало того, именно в это время Белинский вступил в полемику с реакционной журналистикой, нападавшей на Красова. Великий критик считал, что «в большей части стихотворений г. Красова всякого, у кого есть эстетический вкус, поражает художественная прелесть стиха, избыток чувства и разнообразие тонов»[91]. «Отечественные записки», — писал Белинский, — никогда и не думали называть г. Красова великим поэтом; но они видят в нем поэта с истинным и примечательным дарованием…»[92].

В творчестве Красова 40-х годов наряду с романсными интонациями, проникновенно передававшими настроения лирического героя («Я трепетно глядел в агат ее очей», «Опять пред тобой я стою очарован», «Свой век я грустно доживаю» и др.), появляются анакреонтические мотивы. Стремясь забыть невозвратное прошлое, поэт славит мимолетные радости («Веселая песня»).

Большая любовь к природе позволяла поэту ярко и сочно рисовать родные русские пейзажи, передать прелесть поздней осени («Октябрьский день»), картину надвигающейся грозы («Взгляни на тучу! Слышишь гром?»), вечерней мглы («Вечер»). В стихотворении «Октябрьский день» Красов пишет:

Октябрьский день, но чудная природа,

Звучит кристалл днепровских синих вод;

Повеял жар с лазоревого свода,

По улицам везде шумит народ;

Открыт балкон, забыта непогода —

И музыка, и громкий хоровод.

Природа-мать зовет на пир богатый,

Хоть тополь без листов, цветок без аромата,

Красов достигает подчас большой художественной силы в выражении своих чувств и мыслей. Яркий пример тому — стихотворение «Ожидание», которое можно с уверенностью отнести к числу лучших лирических стихотворений этого времени:

Встречай, моряк, в равнинах океана

С отрадою веселый островок;

Верь, мусульман, за книгою корана,

Что заповедал твой пророк:

Я — весь томление, я жду, как талисмана,

Еще вчера обещанных мне строк.

Особое место в поэзии Красова занимают его русские песни. Богатый песенный репертуар северян, с которыми поэт познакомился еще в детстве, владение приемами народной песенной поэтики наложили, несомненно, отпечаток на эти произведения. Кроме того, в начале 40-х годов Красов сблизился с Кольцовым и высоко оценил песенную простоту и сердечность его поэзии. «Я люблю его задушевно», — писал Красов Белинскому[93].

Русские песни Красова, создававшиеся почти одновременно с песнями Кольцова, напоминают лучшие стихи этого народного поэта. Но до нас дошла лишь часть поэтического наследия Красова. Известно, что он работал над целым циклом российских песен, куда входили песни царевны, ямщика, новгородского удальца и где, по словам поэта, «должна кипеть вся широкая богатырская отвага древней Руси»[94]. В своих песнях Красов глубоко раскрывает яркое проявление чувств простых людей, воспевает ту же сильную, страстную любовь («Уж я с вечера сидела», «Русская песня», «Старинная песня»), поднимается до социального протеста («Уж как в ту ли ночь»).

Наш поэт все больше проникался горестями и печалями народными. Его русские песни обретали совершенные формы в их строгой простоте и доверительности идущей от народной поэзии интонации. Красов в это время не только расставался со своей молодостью, романтическими мечтами и страданиями рефлектирующего лирического героя, но и черпал в обращении к народной поэзии глубоко содержательные жизненные ситуации и мотивы.

8

Талант Красова воспринимался Белинским не только в связи с могучим самородным талантом Кольцова, но и с именем Лермонтова как великого поэта эпохи. Во мнении критика этих поэтов сближали мотивы одиночества лирического героя, его разлада со своим временем. Видел Белинский и тягу Красова к образной выразительности, к самой художественной энергии лермонтовского стиха.

Вместе с тем поэзия Красова, не получая новых жизненных импульсов и не поднимаясь до высот художественности Лермонтова, не только не закрепилась на этом повороте, но и стала в какой-то мере оскудевать. Поэт начал даже терять веру в свои способности, сомневаться в своем поэтическом призвании. Не имея ни крыши над головой, ни постоянных занятий, Красов едва сводит концы с концами на средства, добытые частными уроками в богатых московских домах.

Впрочем, о жизни Красова в сороковые годы дошли до нас весьма скупые сведения. Известно, что нищенская жизнь на уроки в семье князя С. Голицина подрывала последние силы поэта. Его стихи в эти годы все реже появлялись в печати.

В 1843 году Красов делает попытку вновь поступить на службу и с 6 марта начинает преподавание русского языка и словесности во 2-ой московской гимназии, но уже 29 августа оставляет это занятие. В этот же день он пишет свою «Последнюю элегию», которая становится последним его стихотворением на страницах «Отечественных записок».