Событие. Философское путешествие по концепту - [45]

.

Значит ли это, что из-за постепенного распада нашей этической сущности мы просто регрессируем к индивидуалистскому эготизму? Все куда сложнее. Мы часто слышим, что наш экологический кризис – последствие нашего зацикленного на краткосрочной перспективе эготизма: помешанные на непосредственных удовольствиях и богатстве, мы забыли об общем Благе. Но здесь становится важной идея Вальтера Беньямина о капитализме как религии: настоящий капиталист не является гедонистическим эготистом; напротив, он фанатично предан своей задаче приумножения богатства и готов пренебречь своим здоровьем и счастьем, не говоря уж о благополучии своей семьи и благосостоянии своей среды. Здесь совершенно не нужно взывать к какой-либо высоколобой нравственности и поносить эготизм капитализма – против извращенной фанатической самоотверженности капиталиста достаточно привести хорошую толику простых эготистских и утилитарных соображений. Другими словами, для погони за тем, что Руссо называл естественным amour-de-soi (себялюбием), нужен высокоцивилизованный уровень понимания.

Гедонистический эготизм, якобы пронизывающий наше общество, таким образом, является не фактом, но идеологией нашего общества – идеологией, описанной Гегелем с философской точки зрения в его «Феноменологии духа», в конце главы о Разуме, под названием «Das geistige Tierreich», «Духовное царство животных». Так он называет современное гражданское общество, в котором люди захвачены взаимодействиями, основанными на их собственных интересах. Как говорил Гегель, достижением современности стало то, что она позволила «принципу субъективности достигнуть полного завершения в качестве самостоятельной крайности личной особенности»[127]. Этот принцип делает возможным гражданское общество как сферу, в которой независимые индивиды вступают друг с другом в связи через институции рыночной экономики, чтобы удовлетворить свои личные нужды: все общие цели подчиняются частным интересам индивидов, они осознанно поставлены и просчитаны, чтобы максимизировать достижение этих интересов. Гегелю здесь важно противопоставление частного и общего, и это было подмечено как теми, на кого он опирался (Мандевилем, Адамом Смитом), так и Марксом: индивиды воспринимают общественную сферу как нечто, что должно служить их частным интересам (как либерал, воспринимающий государство как защитника частных свобод и безопасности), но, преследуя свои личные цели, они фактически служат интересу общему. Истинно диалектическое напряжение возникает, когда мы понимаем, что чем больше индивидов действует как эготисты, тем больше они приносят общего блага.

Парадокс в том, что, когда люди хотят пожертвовать своими узкими частными интересами и трудиться непосредственно на общее благо, страдает само общее благо – Гегель любит рассказывать случаи из истории, когда преданность хорошего короля или правителя общему благу доводит его страну до краха. Истинным философским нововведением Гегеля стало то, что он определил это «противоречие» дальше, выстроив его по линии напряжения между «животным» и «духовным»: всеобщая духовная субстанция, «дело всех и каждого», возникает как результат механического воздействия индивидов. Это значит, что сама «животность» «человеческого животного», движимого собственными интересами, является результатом долгого исторического процесса трансформации средневекового иерархического общества в современное буржуазное. Таким образом, само исполнение принципа субъективности – радикальной противоположности животности – приводит к инверсии субъективности в животность.

Следы этой перемены сегодня заметны повсюду, особенно в быстро развивающихся азиатских странах, где капитализм оказывает жесточайшее влияние. «Правило и исключение» Бертольда Брехта («пьеса-урок», написанная между 1929 и 1930 годами для постановки на заводах и в школах) рассказывает о богатом купце, который вместе со своим носильщиком пересекает пустыню Джахи (одно из выдуманных Брехтом китайских мест), чтобы завершить нефтяную сделку. Когда мужчины теряются в пустыне и их запасы воды подходят к концу, купец по ошибке застреливает носильщика, думая, что тот на него нападает, тогда как носильщик предлагал ему воду, оставшуюся у него в бутылке. Позже суд оправдывает купца: судья решает, что купец совершенно оправданно ожидал угрозы со стороны носильщика и, следовательно, застрелил его в акте правомерной самообороны, независимо от действительной угрозы. Так как купец и носильщик принадлежат к разным классам, купец оправданно ожидал встретиться с ненавистью и агрессией со стороны носильщика: это типичная ситуация, правило, тогда как доброта носильщика была исключением. Является ли эта история очередным нелепым марксистским упрощением Брехта? Вовсе нет, судя по следующей заметке о Китае в наши дни:

В Нанкине, лет пять назад, пожилая женщина упала, заходя в автобус. Газеты пишут, что 65-летняя женщина сломала бедро. Ей помог молодой человек – назовем его Пэн Ю, так его зовут. Пэн Ю дал пожилой женщине 200 юаней (тогда этого было достаточно, чтобы купить 300 билетов на автобус) и отвез ее в больницу. Там он находился с ней до приезда ее семьи. Семья подала иск на молодого человека размером в 136,419 юаня. Суд округа Нанкин Гулоу признал молодого человека виновным и приказал выплатить 45,876 юаня. Суд постановил «согласно здравому смыслу», что, так как Пэн Ю первым вышел из автобуса, он, скорее всего, и толкнул пожилую женщину. Более того, он признал свою вину, оставшись с пожилой женщиной в больнице. В подобном случае непричастный человек не поступил бы так отзывчиво, как, согласно его утверждению, поступил Пэн Ю