Собрание стихотворений - [15]

Шрифт
Интервал

Так и лежи!
А рядом енчит старичок.
В загробность роковой скачок
Ему дается тяжело.
Ничто ему не помогло,
Проиграна его игра,
И он уже идет ко дну,
Крестом и розою увенчан.
И значит стало на одну
Жизнь опозоренную меньше.
Пора о ней забыть. Пора!
Как далеко до завтра… До вчера…
Таинственно белеют койки,
Как будто окна на Неву.
Мне странно, что такой я стойкий
И странно мне,
Что я еще живу,
И что не я, а старичок
В бессмертье совершил скачок
В нелепом сне.

«Я не могу простить себе…»

Я не могу простить себе —
Хотя другим я все простила —
Что в гибельной твоей судьбе
Я ничего не изменила,
Ничем тебе не помогла,
От смерти не уберегла.
Все, что твоя душа просила,
Все то, что здесь она любила…
Я не сумела. Не смогла.
Как мало на земле тепла,
Как много холода — и зла!
Мне умирать, как будто, рано,
Хотя и жить не для чего.
Не для чего. Не для кого.
Вокруг — безбрежность океана
Отчаяния моего —
Отчаяния торжество.
И слезы — не вода и соль,
А вдовьи слезы — кровь и боль.
Мне очень страшно быть одной,
Еще страшнее быть с другими —
В круговращенье чепухи —
Страшнее. И невыносимей.
В прозрачной тишине ночной
Звенят чуть слышно те стихи,
Что ты пред смертью диктовал.
Отчаянья девятый вал.
Тьма.
И в беспамятство провал –
До завтрашнего дня.
1958

«Последнее траурное новоселье…»

Последнее траурное новоселье.
Мне хочется музыки, света, тепла,
И чтоб отражали кругом зеркала
Чужое веселье.
И в вазе хрустальной надежда цвела
Бессмертною розой, как прежде.
Смешно о веселье.
Грешно о надежде.
В холодной, пустой, богадельческой келье
Сварливая, старческая тишина
И нет ни покоя, ни сна,
И тянет тоскою из щелей окна,
Из сада, где дождь и промозглая слякоть.
Не надо, не надо!
Прошу вас не плакать.

«Ни спора с судьбой. Ни укора…»

Все чисто для чистого взора,

Н. Гумилев

Ни спора с судьбой. Ни укора.
Жара и усталость. Бреду
Одна вдоль чужого забора,
Одна, как повсюду на свете.
Закатные розы в саду,
На небе закатная роза
И те огорченья и эти
В победно-лучистом свете
Заката Апофеоза.
А ветер в асфальтном чаду
Вздыхает облаком сора: —
Все чисто для чистого взора
В земном и небесном аду.

«Все было, было, бы.. Лото под лампой…»

Мы играем не для денег,

А чтоб время провести.

А. Пушкин

Все было, было, бы.. Лото под лампой,
Старушки богаделки, старцы богадельцы —
От жизни старостью, как театральной рампой.
Вечернее лото — приятнейшее дельце
Пред тем как спать идти, с восьми до десяти.
Ведь «не для денег, а чтоб время провести»,
Как черти в дурачки у Пушкина играли.
Телевизьон трещит в полубезлюдном зале.
Я в комнате своей у лунного окна.
Дверь заперта на ключ. Одна, всегда одна
С тех пор, как умер ты — одна на целом свете.
Пора казалось бы и мне ожесточиться,
Стать язвой-сплетницей, подслеповатой, злой,
Лихой лотошницей, как богаделки эти.
Луна сквозь облаков полупрозрачный слой,
Как там, как над Невой, прелестно серебрится.
— Луна, далекий друг, сестра моя луна…
… Не то, что молодость спешит, летит стрелой
И падает стремглав подстреленною птицей,
А то, что молодость так бесконечно длится,
Когда давно она мне больше не нужна.

«Неправда, неправда, что прошлое мило…»

Неправда, неправда, что прошлое мило.
Оно как открытая жадно могила —
Мне страшно в него заглянуть.
- Забудем, забудьте, забудь!..
По синим волнам океанится парус,
Налейте вина и возьмите гитару,
Давайте о завтра мечтать.
Чтоб завтра казалось еще неизвестней,
Еще невозможней, тревожней, прелестней,
Чтоб завтра не стоило ждать.
О, спойте скорей «Лебединую песню»
И «Белой акации»
И «В том саду»,
Хоть встретились мы не в саду, а в аду,
В аду эмиграции.
А парус белеет навек одинокий,
Скользя по волнам в байроническом сплине,
В пучине стихов, от шампанского синей.
И вот наконец приближаются сроки
И час расставанья рассветно-жестокий,
- Прощайте, прощайте, пора!
Прощайте, желаю Вам счастья!
Но разве так поздно? Нет, здравствуйте,
здрасьте!
Уже не сегодня, еще не вчера,
Еще далеко до утра! —
И значит, игра
Продолжается.

«Банальнее банального…»

Юрию Терапиано
Банальнее банального,
Печальнее печального
Сознанье — жизнь прошла.
Ну что ж? Поговорим
О подвигах, о славе —
Троя, Рим.
Вот дни мои и все мои дела.
Как мало доброго. Как много зла.
Не то я делала, не так жила,
И ясно, что я лучше быть могла.
От одиночества и от усталости
Прилив горячей нежной жалости
К себе и прочим тварям на земле,
Как уголек, краснеющий в золе.
Печаль, похожая на вдохновенье,
И драгоценно каждое мгновенье,
Когда уже отсчитаны они —
На счетах звонких и магических —
Мои пустынные, торжественные дни.
Но раз в стихах лирических
Нельзя без точки зрения
И собственного мнения,
Я признаюсь — банальнее банального,
Сусальнее сусального
Мне кажется высокий этот тон
Раскаяния, просветленья
И старческого всепрощенья
Предпохоронный звон,
Полупоследний стон,
Благословляющее — «Ах!»
Нет, старость мудрая, прости,
С тобою мне не по пути
Ни в жизни ни в стихах
До самой смерти.

НОЧЬ БЕЗ СНА

Ледяная луна в ледяной высоте
Озаряет озябшие вязы и клены,
И на снежной поляне четыре вороны,
Как чернильные пятна на белом листе.
Почему их четыре? Не три и не пять?
Почему мне опять ничего не понять?
Почему все меня до смешного тревожит
И ничто на земле успокоить не может?
Если б было ворон или пять или три,
Треугольник или пентагон

Еще от автора Ирина Владимировна Одоевцева
На берегах Невы

В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.


Зеркало. Избранная проза

Сборник художественной прозы Ирины Одоевцевой включает ранее не издававшиеся в России и не переиздававшиеся за рубежом романы и рассказы, написанные в 1920–30-е гг. в парижской эмиграции, вступительную статью о жизни и творчестве писательницы и комментарии. В приложении публикуются критические отзывы современников о романах Одоевцевой (Г.Газданова, В.Набокова, В.Яновского и др.). Предлагаемые произведения, пользовавшиеся успехом у русских и иностранных читателей, внесли особую интонацию в литературу русской эмиграции.


На берегах Сены

В книге «На берегах Сены» И. Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесенной волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу.Имена И. Бунина, И. Северянина, К. Бальмонта, З. Гиппиус и Д. Мережковского и менее известные Ю. Терапиано, Я. Горбова, Б. Поплавского заинтересуют читателя.Любопытны эпизоды встреч в Берлине и Париже с приезжавшими туда В. Маяковским, С. Есениным, И. Эренбургом, К. Симоновым.Несомненно, интересен для читателя рассказ о жизни и быте «русских за границей».


Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965)

Из книги Диаспора : Новые материалы. Выпуск V. «ВЕРНОЙ ДРУЖБЕ ГЛУБОКИЙ ПОКЛОН» . Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965). С. 558-608.


Стихи. Избранное

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975)

Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.