А он не знал, что он уже великий.
Он прахом стал, до смерти не дожив,
и с ним сгорели подвиги и книги,
любовь, и смех, и сны, и мятежи.
Зачем навек? Зачем так рано отдых?
Зачем не здесь, а в тучах он затих
меж мудрецов, как Бог, белобородых
и меж поэтов вечно молодых?
И он, кто был подругами ласкаем,
шутил забавно, он, никто другой,
уже обнялся с Жанной и Паскалем
и братом стал Толстому и Гюго.
А между тем над милой, над зеленой,
над золотой от сосен и зари,
кружит живой, смеющийся, влюбленный
и мудрый мальчик Сент-Экзюпери.
Начало 1960-х
Тяжело, когда уходит женщина,
страшно знать, что без вести умру, —
но еще страшней, еще тяжельче
без вины попасть в тюрьму.
Лучше б мне убитому валяться,
чтоб от пули голос мой замолк:
именем советской власти
комсомольца взяли под замок.
Все равно, вышагивая в камере,
боль и горечь верою круша,
никуда мечты мои не канули,
страхом не унизилась душа.
Я ее не обижал скуленьем,
а когда пришлось погоревать, —
услыхав, пришел товарищ Ленин
и присел на узкую кровать.
До зари сидел со мной, беседовал,
руку клал, доверясь, на плечо…
Все учли опричники, а этого
ни один обидчик не учел.
Злобой пенясь да беря под ноготь,
по себе нас меряли, должно быть, —
ну, а мы учились жить у Ленина,
потому и смотрим вдаль уверенно.
Возвышайтесь, лгите, в душу влазьте, —
я смеюсь, всем козням вопреки:
у меня и у советской власти —
общие враги.
Конец 1950-х
Я видел Крым без покрывала,
он был как высохший родник.
Хоть солнце горы нагревало,
но горем веяло от них.
Росли цветы на камне твердом
и над волной клубился пар,
но в девятьсот сорок четвертом
из Крыма вывезли татар.
Сады упали на колени,
земля забыла имена, —
была в неслыханной измене
вся нация обвинена.
И корни радости иссякли
и возродиться не смогли,
когда с землей сравняли сакли
и книги вещие сожгли…
Чтобы нам в глаза смотрели дети
без огорченья и стыда,
да будет всем на белом свете
близка татарская беда.
Их всех от мала до велика
оговорил и закатал,
как это выглядит ни дико,
неограниченный владыка
и генеральный секретарь.
Доныне счет их не оплачен
и не покончено со злом —
и чайки плакали их плачем
над уничтоженным жильем.
Они в слезах воображали
тот край, где много лет назад
их в муках женщины рожали
и кости прадедов лежат.
Не Русь красу его раскрыла,
он сам в легендах просиял.
Не отлучить татар от Крыма,
как от России россиян.
От их угрюмого ухода
повсюду пусто и темно.
Там можно жить кому угодно,
а им бывать запрещено.
Нельзя всем миром оболгаться,
нельзя быть телу без души.
Уже вернулися балкарцы
и воротились ингуши.
Постыдных дел в добро не красьте, —
живым забвенья не дано, —
скорей с лица советской власти
сотрите черное пятно!
Не удержать водою воду,
не загасить огня огнем, —
верните родину народу,
ее душа осталась в нем!
<1966>
Без дверей, без окон,
у Киева под боком
стоят жилища утлые —
народ не растолочь.
Еще не утро и
уже не ночь.
Смежив глаза, поеживаются
от холода полян
потомки запорожцев
и предки марсиан.
Не всякому подарится
ночь в лагере под Дарницей.
Отполыхали мальвы.
Отщелкал соловей.
Тело радо подремать бы,
да не спится голове.
Черт-те где куют кукушки,
жабы квакают в канавах.
Я верчусь на раскладушке
с боку на бок, с боку на бок.
Покой не наруша,
вылажу наружу.
Заберусь под сосну:
все равно не засну.
С добрым утром, муравьи!
Сто приветов, сосны!
У природы хмурый вид:
мир еще не создан.
Солнца нету и в помине,
но уже не задремать.
Ноздри сушит аромат
хвои да полыни.
Мало быть кому-то милым
и народу земляком.
Надо в вечность вместе с миром
литься звездным молоком.
Не боится леший Бога,
и пока не гаркнет кочет,
спит румяный лежебока
и вставать не хочет.
Ладно, солнце. Спи пока что.
Мир таится в капле каждой.
Отдых нужен и лучу.
Я маленько посвечу.
Начало 1960-х
* * *
Не хотите — не надо, себя не убью
Ни петлей, ни водой, ни так далее.
Я такого конца отродясь не люблю,
чтобы люди зазря пропадали.
Ни на левом боку, ни на правом боку
Не улягусь, чтоб черви впилися, —
Закурю табаку — и уеду в Баку
Или, лучше, уеду в Тбилиси.
Отложу я стихи до хороших времян,
И душа затоскует по меди.
Напишу потрясающий душу роман,
Сотворю-ка я пару комедий.
Я пожитки продам и рубаху отдам,
И голодных друзей соберу я,
И на зависть годам, как безумный Адам,
Заживу, веселясь и пируя.
Настоящие люди везде таковы.
Им любовь, что стихи — для забавы.
И покаетесь Вы, что такой головы
Не смогли удержать у себя Вы.
<Нанало 1950-х>
