Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Том восьмой. На родинѣ - [77]

Старый городской театръ почти не измѣнился, но въ немъ ставятъ теперь новыя, скучныя пьесы, Рышкова, Потапенки, даже «Анфису» Леонида Андреева. А помню я былые восторги. По имени актрисъ и пѣвицъ составлялись партіи. Были, напримѣръ, Шероховисты и Біазисты. Они давали другъ другу кулачныя битвы, тутъ же у входа. Въ то время еще не было ни газетъ, ни театральныхъ рецензій. Вмѣсто газеты по городу бѣгалъ подростокъ, длинноногій и всезнающій. Его такъ и звали: изустная газета. Помню, одинъ разъ Біазисты со злобой въ глазахъ два дня ловили его, чтобы избить за непочтительный отзывъ, и послѣ упали духомъ и вмѣсто него поймали и избили другого…

Только дальній конецъ предмѣстья Новостроенки, у самаго моря, еще сохраняетъ упорно прежніе нравы. Тамъ улицы не мощены, и какъ прежде утонешь въ грязи. Въ городѣ есть молодые люди, а на Новостроенкѣ попрежнему парни. Каждый вечеръ, окончивъ работу, «молодые люди» выходятъ на Большую Улицу вмѣстѣ съ дѣвицами и гуляютъ по тротуарамъ черной лавой, гуще, чѣмъ на Невскомъ. Это новая мода. Прежде рабочіе юноши не выходили на главную улицу. Парни держатся дома по-старому. Зато они не выносятъ, чтобы къ ихъ дѣвицамъ приходили чужіе на улицу въ гости. Если поймаютъ чужого, его подвергаютъ древнему наказанію, освященному обычаемъ. Сажаютъ на заборъ и принуждаютъ пѣть: кукуреку. Заставляютъ «плавать въ пыли», т. е. ползать на брюхѣ среди пыльной дороги. Въ числѣ другихъ удостоился пѣть на заборѣ бывшій городской голова, весьма извѣстный въ Таганрогѣ… Жители до сихъ поръ вспоминаютъ и смѣются. На Новостроенкѣ еще поютъ старыя мѣстныя пѣсни:

Въ Таганрогѣ огонь горитъ,

А въ Ростовѣ видно…

Какъ далеко отразились въ творчествѣ Чехова воспоминанія дѣтства, слѣды этой оригинальной таганрогской обстановки, шумъ торговли, разгулъ контрабанды, смѣшеніе племенъ, запахъ южнаго моря, приволье степей? Мнѣ кажется, меньше, чѣмъ можно было ожидать. Пейзажъ и природу русскаго юга, море и степь и разгулъ принесъ въ литературу другой писатель, буйный волжанинъ, Максимъ Горькій. Антонъ Чеховъ, «человѣкъ съ моря» (правда, только съ Азовскаго моря), вышелъ какимъ-то чудомъ писателемъ средней Россіи. Пейзажъ и природа, чувства и мысли Чехова принадлежатъ средне-русской полосѣ; Петербургъ, Москва, подмосковная деревня, «Вишневый садъ», «Мужики», «Въ оврагѣ», фабрика Хрыминыхъ и К°, «Три сестры», «Дядя Ваня». Все это сѣверъ, сложный и смутный, полный унылой прелести, блѣдныхъ красокъ и мягкихъ оттѣнковъ. Южныя краски, даже въ Таганрогѣ и въ Одессѣ, рѣзче, грубѣе и ярче.

Однако собственно таганрогскій пейзажъ и обстановка, старые городскіе разсказы, анекдоты и случаи изъ дѣйствительной жизни вкраплены въ творчествѣ Чехова, особенно въ раннемъ періодѣ, отдѣльными островками и цѣлыми кусками.

Разсказъ «Огни» — это разсказъ таганрогскій по всей картинѣ и по дѣйствующимъ лицамъ. Здѣсь даже попадается одно изъ южныхъ словечекъ, рѣдкихъ вообще у Чехова: «Греки Пендосы». Точно такой же таганрогскій очеркъ: «Степь». Малая Нижняя улица туда къ выгону, гдѣ стоитъ «красный домичекъ» въ глубинѣ широкаго двора, это именно и есть предмѣстье Новостроенка. Курганы и каменныя бабы; ночная птица, которая выкликаетъ: «сплю, сплю, сплю»; уменьшительное Ера отъ Егоръ (въ Таганрогѣ говорятъ даже Жора. Дѣда Чехова звали Егоромъ); зернистая икра въ жестянкѣ, которой отецъ Христофоръ угощаетъ болящаго, — все это характерное, таганрогское. Въ то время икра стоила дешевле и была доступна сравнительно небогатымъ людямъ. Теперь и въ Таганрогѣ фунтъ икры стоитъ четыре рубля.

Десять рублей въ мѣсяцъ за столъ и квартиру для пріѣзжаго гимназиста, въ родѣ Егорушки, въ то время было на Новостроенкѣ довольно обычной платой. Теперь дешевле 25 рублей невозможно устроиться.

«Палата № 6» — это таганрогскій сумасшедшій домъ.

Изъ раннихъ разсказовъ — «Холодная кровь», «Бракъ по разсчету», — это случаи изъ Таганрогской жизни. Въ то время Чеховъ еще пріѣзжалъ на родину каждое лѣто, и ему приходилось даже терпѣть нареканія отъ близкихъ за свою литературную нескромность. Въ разсказахъ нѣтъ ничего обиднаго, но провинція не любитъ, чтобы ее «выводили».

«Хирургія» — тоже таганрогское приключеніе. Старый дьяконъ съ зубною болью, высокій, коренастый старикъ, живъ до сихъ поръ. Фельдшеръ «хирургъ» уже умеръ. Фамилія у него была характерная: Довбило. Жаль, что она не могла попасть въ разсказъ Чехова.

«Лошадиная фамилія» — тоже таганрогскій анекдотъ, хотя и измѣненный. Въ Таганрогскомъ округѣ были два обывателя, довольно зажиточныхъ и видныхъ, Жеребцовъ и Кобылинъ. Имъ какъ-то случилось заѣхать одновременно въ ту же гостиницу, и ихъ записали на доску рядомъ особенно крупными буквами. Я помню, надъ этимъ смѣялись во всемъ Таганрогѣ.

У Чехова попадаются и другія знакомыя фамиліи изъ Таганрога и окрестностей: Нескубинъ, Иловайскій, Костюковъ.

«Левъ и Солнце» — это таганрогскій случай, разсказанный при томъ безъ всякихъ измѣненій. Прекрасные стихи:

Въ знакъ дружбы двухъ монархій Россіи и Ирана,

Изъ уваженья къ вамъ, почтеннѣйшій посолъ,

Я радъ бы самъ себя распластать, какъ барана,