Собрание сочинений в 9 т. Т. 7. Весталка - [51]

Лейтенант Глухов будто понимал мое состояние, когда опять мы сидели в той же траншее, откуда ушли разведчики. Чего-то ждали, беспокойно, безнадежно. Темнело, и в степи кричали перепела, а в ближней балке пробовал голос коростель: «Крэк-крэк… Крэк-крэк..» Он и вчера там кричал.

— Боем надо было отвлечь фрицев с фланга, — сетовал ротный. — Я же докладывал капитану. Уперся, как… А его — учить… Не в духе, видать… — Вольно или невольно он глянул на меня.

И опять мысль, что я, пусть косвенная, причина неудачи, а может, и гибели этих бойцов, полоснула меня.

Кричали во тьме перепела. Точил коростель. Трещал где-то ночной самолет У-2.

— Товарищ лейтенант, — обратилась я к ротному.

— Чего ты там? — небрежно отозвался он, занятый своей думой.

— Алексей Фролович… Можно — я туда сползаю? Может, они раненые лежат. Может, близко.

— Никуда! — жестко оборвал он. — Чего выдумала? Спасать будет! Идите спать… Спасительница..

В это время кто-то из бойцов охранения заметил ползущего. Он полз медленно, как передвигаются только раненые, теряющие силы, но полз.

Хотела перелезть ему навстречу — лейтенант дернул за ремень.

— Никуда!! — еще жестче осадил он.

Боец (это был один из разведчиков) дополз до траншеи, его втащили через бруствер. Был он весь в крови, громко дышал, стонал. Оказался раненным в ногу и в бок, но, по-моему, не опасно. Ногу он перевязал, а в боку рана была неглубокая, без проникновения в полости. Потерял кровь. Пока я его перевязывала, осматривала, утешала, он с трудом приходил в себя. Поили чаем. Уложили на шинелях. Он то впадал в забытье, то бормотал бредовое, несвязное… Потом вдруг, будто опомнившись, сказал связно:

— Бокотько там, живой… Раненый… Лежит в воронке… У самой… У самой..

После этого он потерял сознание или уснул.

— У деревни он! — сказала я Глухову. — Надо его спасать.

Лейтенант поднялся.

Теперь я уже не просила. Теперь это была моя обязанность спасать раненого.

Глухов дал мне в сопровождающие двух солдат из пополнения: Котова и Непею. Оба они были какие-то ненадежные, как мне показалось, пошли за мной неохотно. Особенно этот Непея, маленький, почти с меня, солдатик с черными глазами хитруна и лодыря. Мы перелезли бруствер, довольно быстро перебрались через минное заграждение, о котором Глухов строго-настрого предупредил: держаться на ориентир — не завернуть влево, как обычно бывает у неопытных ползунов, потому что правая рука и нога работают сильнее и ползущий, как и пловец, без ориентира может сделать даже круг. В первый раз я ползла так, ночью, не знаю куда, отбрасывая словно какой-то внутренней силой колющую, ознобную мысль: вдруг сейчас попаду к немцам. Этого я боялась больше всего. Утешало только, что с собой у меня граната. Ее мне дал ротный неделю назад. Я просила у него пистолет. Но пистолета не было, и он дал гранату, когда я, чуть не плача, объяснила: «Боюсь, что ночью немцы устроят вылазку и я попадусь им! Из-за того не могу спать!» Теперь, засыпая, я клала гранату всегда с собой. Граната была в сумке. И я даже с облегчением ощущала ее тяжесть. Ползли мы тихо, медленно. Солдаты впереди, я несколько отставая от них, но когда миновали полосу заграждений, как-то так получилось, что впереди оказалась я, а Котов и Непея уже сзади. До деревни должно было оставаться около километра, а раненый Бокотько где-то на полосе. Но где? Как его искать? Что, если мы заползем прямо к немцам? Теперь я ползла с еще большей осторожностью, замирала при каждом шорохе, прислушивалась. Где ты, Бокотько? Где? Ничего не было ни видно, ни слышно. Молчала степь, овраги, небо, темнота, немецкая передовая — все молчало ужасной всевидящей тишиной. Где — где? где — где? где — где? — казалось, повторяло мое сердце. Я едва дышала от напряжения. Я почему-то не думала, что немцы накроют нас огнем, я только думала, не свалюсь ли к ним в окоп. Так было не знаю сколько. Я ползла, и руки мои упирались то в нежную молодую траву, то во что-то жесткое, подобное жнивью, и то же самое чувствовали мои колени и локти, они уже болели, отказывались двигаться. Вдруг я вздрогнула и ткнулась щекой в траву, к земле. Надо мной, над нами, шелестя шипящим хвостом, возносилась и трепетала молниевидным светом зелено-белая ракета.

«Заметили!» — закрывая глаза и съеживаясь, подумала я и ждала: сейчас загрохочет.

Но ракета сгорела и погасла. Все было тихо. Не верилось, что нас не обнаружили. Я лежала, боясь пошевелиться, и вслушивалась, казалось, всей кожей, не только ушами. И я услышала, мне почудилось, что слышу не то стон, не то хрип. Что-то хрипело не очень далеко справа, то затихая, то усиливаясь. Или показалось? Все-таки полной тишины этой ночью не было. Где-то в стороне шел бой, погромыхивало, и, может быть, это отвлекало врага, его сторожевое охранение, видимо, для порядка пускало время от времени эти ракеты.

— Котов! Непея! — прошептала я. — Где вы?

Но солдаты точно исчезли.

— Где вы?

Тишина.

И тогда я поползла в направлении предполагаемого звука. Скоро он стал яснее. Я услышала стон. Это был ясный живой, как бы кровоточащий звук. Это раненый. Чего-чего, а стонов-то я слышала всяких. Страх мой вдруг словно пропал, я поползла быстрее. И вот я нашла Бокотько! Это был он. Лежал в воронке, полузасыпанный землей. Был он без сознания, и, обшаривая его огромное тело, я с ужасом думала, как я его поверну, как вытащу наверх из ямы. Суетясь возле, я что-то шептала, повторяла, причитала, видимо, просто про себя. Повернуть раненого на спину мне удалось легко, да и в яме я чувствовала себя безопаснее. Но вот как вытащить его? Бокотько тихо стонал, и, может быть, то, что он был без сознания, помогло мне. Откуда взялись силы — я вытащила раненого из ямы. Плащ-палатка у меня была не простая, а с лямками из солдатских обмоток. Так я оборудовала ее по совету сестер на формировке, да еще подсказала Лобаева. В яме же валялся и автомат Бокотько, и пистолет ТТ, который он надевал на шею. Пистолет я надела на себя. Но как быть с автоматом? Бросить? Нельзя. Ни в коем случае! Автомат — драгоценность… Автомат — его личное оружие. Подумав, надела на себя и автомат. Теперь… Прислушалась. Хорошо, что бой вдали еще шел. Теперь тяну… Но что такое? Палатка ни с места? Тяну изо всех сил. Слышу треск. Оторвалась одна лямка. Палатка ни с места. Господи? Что же это? Почему? Обшариваю раненого. Везде кровь. Липкая, черная. И сразу нахожу: оказывается, палатка зацепилась за какой-то толстый острый корень. Я на ощупь — дыра. Вот еще незадача. Отцепила, потянула на одной лямке. Есть! Сдвинулся. Еще! Есть. Еще!! Есть. Медленно, медленно, тяну, ползу, изгибаюсь всем телом, как будто гусеница. Откидываюсь, напрягаю все тело, спину, ноги, живот. Тяну, есть. Тяну — есть… Сколько же хватит моих сил? Тяну — есть… Тяну, есть… Проклятый автомат все время сползает, мешает, прихватываю его ремень зубами. Тяну, тяну… Не знаю, сколько тяну. Светает. Сереет небо… И понимаю я — не дотащить. Нет сил. Лежу сама, как пришибленная. Во всем теле боль. В животе будто все порвано. Где же Котов и Непея? Где они, сволочи, трусы, гады! Мелькает дурная мысль, может, оставить Бокотько, ползти за подмогой? Да и не стонет он уже, а только едва хрипит. Оставь! Брось! Все равно умрет. Что толку тащить? Сейчас рассветает, и тебе будет пуля. Снайпер… Отбрасываю дурную мысль. Вроде отдохнула. Надо скорей, пока не стало светло. Скорей. И тяну, тяну, тяну-у… Слава богу, над землей легкий туман, сумрак еще. Может быть, дотащу хоть до заграждений..