Собрание сочинений в 7 томах. Том 7. Продолжение отъезда - [3]

догадка о нем или принятая неугадываемость его («а не лучше ли вместе / Не догадаться?»), вопрос, не взывающий к ответу. Своего рода внеконфессиональная апофатика. Приглашение к медитации без фигур. «Почти как ветр».

Но эта нищая, негативная поэтика несла свое сообщение — постоянное и сильное. И новое в сравнение с классическим модерном и авангардом. Его смысл: бережность, жалость, любование, сострадание, поклон некоему целому, не различающему «великого» и «малого», скромность, почтительность, благодарность (книга «Пора благодарности»). Играл ли на этих струнах классический модерн? Айги сообщил ему новый тон, освободив этот строй от неизбежного для него катастрофизма, вызова, надрыва. Как это удалось? Просто, я думаю, — так просто, что стыдно и сказать. Айги был добрым и скромным человеком. В той же Вене, посетив музей Шуберта, он пришел в слезах и рассказывал, что не может успокоиться, увидев очки Шуберта на его прикроватном столике: Шуберт, просыпаясь, надевал очки, чтобы успеть записать музыку, которая только что ему приснилась.

Боль, катастрофа, страдание угадываются за его словами, да и в них (Айги очень исторически сознательный автор) — но все это покрывает некая благая тишина. Вызову, неисцелимой страсти Цела-на отвечает почти бессловесная колыбельная Айги:

она

пустым (ибо все уже отдано)

лицом: будто место безболья

высится — по-над полынью

(«Последний овраг (Пауль Целан)», 1983)

По этой колыбельной и тосковал бессонный современный мир.

Айги интересно писал в одной из своих прозаических вещей об авангарде как о времени без сна. Со сновидениями, но без сна. Его поэзия знает сон — может быть, куда больше, чем сновидения. Сон, хвала безболью.

«О нашей современности принято думать более всего в связи с утратами и деградацией, — писал швейцарский читатель Айги художник Маркус Штеффен, — но у нас есть и некоторые приобретения. Никогда еще человек не различал так ясно всеобщей хрупкости мира и его всеобщей связности. И, тем самым, никогда не хотел в такой мере избежать любого насилия — в виде действия, мысли, формы».

Этому новому опыту защиты и хранения как места человека — на месте прежнего бунта и страсти — отвечает поэзия Айги. Это если не вообще первый, то первый столь последовательный ответ «нашему положению».

Прощайте, Геннадий Николаевич! Спасибо Вам.

Ольга Седакова

|28 февраля 2006|

все дальше в снега 1986–1989

горя́ — во времени жатвы

[л. р.]

и углубляюсь я — в жатву: о этот

огонь — закалявший

терпенье отцов — как безвинность земли!—

и блистала страна Простотою

будто — звенела: в ее небеса восходили

смыслоназвания

Бедных Вещей — и прозрачность их

доброприсутствия

сердце ковала того кто умом отдаляясь

в пределы другие

ведал — о невозвращении

в этот очаг.  — отзвенело давно

в безымянности обще-пространства

то завершение круга — отсутствием

свето-основы: сиянья отцов

запевавших плечами

как лицами неба и почвы! — и ныне

только молчание Слова

безликостью мира блистает. —

а было же просто: ведь даже

подобье шептанья несмело —

го

было — как личико-небо — повсюду глубокое

родное — без края

|1984|

одиноко — в ветр

[а. т.]

есть тайна отчужденья — и

начала не-любви —

(…….) —

любовь? — ты ею — жил

(и просто — не отгадывая

был — в свете: принимая — свет) —

…а здесь — не разгадать… — уже все

было кончено:

как будто — без тебя… и даже

быть может (сон какой-то) — без другого! —

конец — ударил эхом

(звук — пропущен):

…лишь грусть — «сегодня»… — бывшее —

случившееся:

боль — тоже отраженье

(сзади — тьма:

неведомая… — на то и с чьим-то смыслом) —

и «тайна» — тоже сон… хотя — и твой

но будто

прошедший — суть свою укрыв! —

поняв («дошло») — здесь не за что и браться:

и: день в огне: молчащий — тот же — округ

пустой — незримой твердости: «ни с чем» —

а есть — он рядом — (ближе тех что рядом) —

почти «участливый» — огнем-нашептываньем:

и стойко-яркий — разрушенья свет! —

в сознании беды — как в гуле постоянном… —

(впервые ты узнал: то ярче — что мертвит:

когда-то вспомнишь: кухню — коридор

и детскую — и вспомнишь

в каком был свете — шаг твой каждый) —

— что ж — скоро вздрогнет он: незряче-все —

пронизывающим —

(все выявив) — виденьем циклопическим! —

…а ты уже просмотрен… есть такая

пустая твердость — взглядов:

«дал Бог» — узнал ты мнимость сил таких:

на что — в игре без памяти? и с чем? —

и этот оборотень-свет… — он

лже-катастрофичен:

(все было раньше — «вещью» что «в себе») —

еще немного — боль… и вот как раз с немногим

всего трудней (и будто — соответствуя

и сам ты жив — немного: чем-то скудным —

как будто неким делом мертвым:

как быть — как соответствовать — что делать —

чтоб было: что уже

и такового нет)

|1984|

в спокойствии августа

выздоровление:

между ключицей и шеей

таится — как будто живым существом

незнакомым

наивное и золотое

людское молчанье —

зреет для памяти:

до сих пор еще не было слова! — и вот —

будто веяньем входит

в полу-пустое свечение:

молитвой пока непонятной —

(как для ребенка)

|1984|

другая дорога в поле

умеешь ли —

взглянуть на дорогое

лицо покойного и вдруг забыть? —

мгновение такое было — и:

свобода:

— давно ты будто небо так давно:

о это

очищения

о поле:

спокойного и ровного! —

и воздух — детскостью-Одно-сияет: