Собрание сочинений в 7 томах. Том 4. Тетрадь Вероники
Геннадий Николаевич Айги / Александр Юрьевич Макаров-Кротков
Самое обширное на сегодняшний день собрание стихов Геннадия Айги (1934–2006), изданное по инициативе его жены Галины. Тома содержат предисловия В. Новикова, А. Хузангая, Ф. Ф. Ингольда, О. Седаковой, Е. Лисиной и М. Айзенберга. Оформитель издания А. Бондаренко, портреты поэта — Николай Дронников. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
| Жанр: | Поэзия |
| Серия: | Айги, Геннадий. Собрание сочинений в 7 томах №4 |
| Всего страниц: | 8 |
| ISBN: | 978-5-87987-055-3 |
| Год издания: | 2009 |
| Формат: | Фрагмент |
Собрание сочинений в 7 томах. Том 4. Тетрадь Вероники читать онлайн бесплатно
Выражаем искреннюю благодарность Германскому ПЕН-Центру, Творческой программе ДААД (Германия), Шведской Королевской Академии и всем, кто принял участие в финансировании настоящего издания
Составление Галины Айги и Александра Макарова-Кроткова
Художник Андрей Бондаренко
На фронтисписе — портрет Геннадия Айги работы Николая Дронникова
© Галина Айги, 2009
© Вступительная статья. Владимир Новиков, 2009
© Графика. Николай Дронников, 2009
© Оформление. Андрей Бондаренко, 2009
тетрадь вероники
1957–1988
от автора
Впервые эта книга была опубликована в 1984 году: двуязычное ее издание (на французском в переводе Леона Робеля и на русском) появилось в парижском издательстве «Нуво Коммерс» с цветными рисунками Владимира Яковлева.
Подробнее о «Тетради» я написал в предисловии к английскому изданию. Книгу продолжают переводить в европейских странах (есть и повторные издания — в Германии и Польше), отдельные стихотворения появились на иврите, японском и персидском.
В России «Тетрадь Вероники» публикуется впервые, к тому же это — наиболее полное из всех изданий.
|14 января 1996|
г. а.
к англоязычному читателю
Он не мог видеть ее личико
затуманенным.
Ч. Д.
Моя дочь сейчас в деревне. Я пишу — и слышу ее далекий, давний голос (ночь, мы едем в поезде, дочери не спится, ей уже четыре года, глядя в окно, она тихо напевает импровизированную песенку: «Луна — моя мама, я лечу на небо, она меня накормит»).
И странно говорить мне сейчас не о ней, а «по ее поводу». Странно переключиться «в писательство», я делаю это, постепенно настраиваясь — прежде всего — на читателей страны, давшей человечеству, любовью Диккенса, целый «дочерний» мир.
Я всегда хотел иметь дочь. «Она, будущая», мерещилась мне даже в юном возрасте. Думаю, что это лишь отчасти объясняется бессознательным бунтом против «культа сыновей» в народе, в котором я вырос, — с детства отталкивало меня мужланство (скажем, хемингуэйистского типа) и тянула к себе неопределимо-«священная» женственность… — может быть, это и было моим первым восприятием некой «природной поэзии».
Мое поколение выросло без отцов. Достаточно сказать, что в деревне, в которой я рос, было 200 дворов, а с войны не вернулось более двухсот мужчин (часть вернувшихся стала ядром, — я это свидетельствую, — колхозной и сельсоветовской мафии, — их насилие и жестокость совершались именно по отношению к бедной женственности, теплившейся — словно уже в далекой истории).
Появление дочери было для меня, прежде всего, обновлением женскости и женственности в моем роду (и случилось это, когда родовые корни, — словно все еще, где-то, огненно-горящие, — все более воспламенялись во мне самом).
Скажу еще более определенно. Рождение дочери я воспринял как возвращение, воскресение моей матери. Моя мать, умершая рано, до сих пор видится мне как некое святое свечение, видится в жизни, которая, страшною мощью огромного Антиподного Народоподобия, была превращена чуть ли не в «естественный» ад.
Для меня и «народ» — это просто моя мать и ее страдания. И этот «другой народ» (истинный, а не антиподный) остался, в конце концов, лишь в снах-как-в-снегах («Все дальше в снега»… — это название моей последней книги).
И еще, — я давно задумывался над тем, почему в мировом искусстве существуют даже каноны материнства, а чувство отцовства в литературе означает, как правило, лишь «отцовский инстинкт».
И в «Тетради» моей дочери я попытался утвердить принципиальное «патеринство» (есть в европейской поэзии немного произведений, где выражено «патеринское» чувство, но — увы — как посмертное оплакивание… — одно из самых ранних из них, пожалуй, — это цикл «Тренов» — «Плачей» польского поэта XVI века Яна Кохановского, посвященных памяти его дочери Урсулы).
В этой английской книге впервые публикуется небольшая группа стихотворений, не успевших войти в первое издание «Тетради».
Это — стихи о «периоде сходств». Я убежден (есть такое мое небольшое «открытие»), что дети, начиная с первых недель жизни и приблизительно до трех лет, переживают, претерпевают, переносят в себе и на себе моменты, дни и недели их сходства и сходств с «сонмом» живых и «ушедших» родственников. Младенцы (вернее, какие-то «силы» в них) как бы мучительно ищут и — в конце концов — находят именно свой «постоянный», — на будущее, — облик.
Там, где люди не уважают людей, они вполне любят детей (эти «цветы жизни», — по Максиму Горькому). Уважение же к детям, сознательное уважение к ним, обязательно требует определенного духовно-религиозного уровня (говорю это без каких-либо объяснительных оговорок).
Сознание этого я тоже хотел выразить в «Тетради Вероники». Кое-где в этой книге сказалось мое памятование об одном из «пунктов» учения Сведенборга о человеке, который сотворен «незаконченным» и «несовершенным» для того, чтобы над ним, в дальнейшем, могло работать То, о Чем лучше молчать (особенно в наше, столь разумное время).
Наблюдая детей в возрасте моей дочери из ее «Тетради», я удивляюсь теперь, как я мог увидеть столь многое за первые шесть месяцев жизни Вероники.
Однако это было. И ныне, когда существует уже десяток переводов «Тетради», я снова благодарю мою дочь за ее и «мою» книгу — самую счастливую во всей моей «творческой жизни».
