Собрание сочинений. Том I - [6]
Вечерком выбежали во двор, лихие мальчишки — до крика, кто нас остановит!.. «Гуляки» — только и покачала бабуля головой. Стоим, разгоряченные, грудь наружу, и кричим в овраги зеленые — пугаем птиц; ко всем теплым летам кричим, вечерам неспетым, птицам милым: пти-ицы-ы!.. роди-мы-е!!! Рвем горло… И каждый думает о своем: Сережка — «буду борцом-медалистом, всех раскидаю», Игорек — «ученая степень, в науках признают».
Сегодня слышу я этот крик в старой груди, там, где сжимается. А Сережка помер уже…
До темноты бегали… Сердце у меня так и заиграло! Сражались на палках, по гаражам летали, пока не погнали нас — громко «летали». Чернело с неба. На колонке воды напились — рыцарский дух перевести. Хотели в футбол поиграть, Геру за мячом послали. А Гера тычет в небо — темнота подходит — «загонят». Да как загонят, в такой-то день! Как можно!..
А как про темноту заговорили, вспомнили вампиров всяких, домовых — страшных-мертвых, из того мира… невидимого. Надумали тут… Пролезли в самый злачный и темный подвал, вызывали кого-то. Только я не ходил — не отважился. Но ребята хвастали: Пиковая дама, дескать, по лестнице спустилась. Кривляли ее — во-от такая ужасная была, за каждым погонялась, а они все целехонькие вышли! Я очень расстроился — тоже хотел Пиковую даму посмотреть. А потом испугался: за мной ночью придет, когда праздник закончится. И всей душой мне хочется, чтобы праздник не кончался, чтобы гости мои не расходились.
И вдруг вижу: от угла плывут три фигуры. Темно уже… закрываются от глаз, силуэтами нарастают. У меня в зобу дыханье сперло: это папа мой, чувств лишился, под руки его несут; проникся бутылкой, что дар речи потерял. Через день вот такой, увечным тащится. Но сегодня же мой день, то есть особенный, в такую дату!.. Как же ты мог, папа!.. Мне все еще страшно — теперь от стыда. Внимание отвлекаю, чтоб товарищи не видали. А Сережка — зоркий, лезет вечно: «Гляди, отец твой надрызгался, алкоголик» — озлобленно так, с превосходством сказал. И остальные подхватили: «Твой папа — алкоголик, твой папа — алкоголик». Вот так и закончился мой день рождения.
Дальше все окончательно испортилось, как будто взяли хорошее и поганого в него накидали. Геру и правда загнали — не поиграли мы в мячик. С Артуром до драки дошло: не простил ему его глупости с телефоном — мне ведь потом все отольется. Он меня отлупил и майку новую подрал, джинсы грязью обтоптал. Убежал я домой, а ребята, как одичалые, стали камни в спину кидать — все как один, так им это нравилось.
Прибежал домой — маме слезами рассказал. Пошла со мной к Артуру — разбираться, конечно, и мир наводить. А Артур ей так дерзко: «А ваш-то Адам, можно подумать, прям ангелочек». Вот такое воспитание… Домой вернулись без результата, ничего не решилось, мама даже в впечатлении осталась: такой маленький мальчик, а говорит, как взрослый. И дома гостям на Артура хвалилась — смышленый мальчик. А я мялся у стеночки, и никто не видел моих расстроенных глаз.
Отец отошел немного, буянить начал: свирепый, точно лев голодный, — это привычно. Гости поразъехались уже… Про телефон узнал — к стене прижал меня и коленом ударил несколько раз, в спину. Потом сжал мне голову и сказал, что я «урод» и «ничтожество», и лучше бы мне сгнить — хоть земле польза. Замахнулся ремнем и «успокоил» ударами крик мой: по спине, по лицу — не целясь.
И так мне больно: лежу, как будто ненужный, в порванной маечке, побитый, и где-то на столике моя новая железная дорога — забота дядина. Посмотрел я на нее, и на лицо свое «уродливое» посмотрел: вот — жизнь настоящая, весь «праздник» на нем — хорошо отец «поздравил»… память будет.
Теперь сколько думаю о детстве — только это помню!.. А больше ничего не помню.
Так невыразимо горько мне стало, от обиженного детского сердца… Я тихо заплакал.
Тогда я сказал про себя: «Ты меня ногой в сердце ударил. Когда я вырасту, я убью тебя». Залез я, униженный, под одеялко и представил, что в гробу лежу, а на мне ангел — смотрит и оберегает от отца. Умру — вознесет меня на крылах до небес: в раю у меня будет сколько хочешь друзей.
Я вспомнил, как Костик говорил: «В покаянии, через ад земной, обретается рай небесный». Такие слова диковинные, зрелого ума; только понял: каяться и рай. За что мне каяться?.. Наверное, есть за что… — в рай очень хочется, потому что скелетов боюсь.
Костик — особенный мальчик, мы с ним очень сдружились. Семья у него добрая, в Боге живет, и дом у них от книг живой — душа у него своя. Костик мне рассказывал: «Мой день — Константинов день — девятнадцатого марта, это день прилета белых аистов, у нас, православных, день памяти равноапостольных Константина и его матери Елены, которые отыскали крест, на котором распяли Христа». Очень умный мальчик, и безобидный, сострадающий, — такому сердцу его научили родители!
А вот как вывернула судьба: накануне «своего дня» пропал Костик, во дворе не появлялся. Несколько месяцев в отсутствии был, всякое толковали… Только я все думал: а вдруг Лешка не соврал, вдруг скелеты… по одному вылавливают, самых сильных и светлых забирают, чтобы потом наголо разбить нас, в панику пустить?!..
Им по шестнадцать, жизнь их не балует, будущее туманно, и, кажется, весь мир против них. Они аутсайдеры, но их связывает дружба. И, конечно же, музыка. Ред, Лео, Роуз и Наоми играют в школьной рок-группе: увлеченно репетируют, выступают на сцене, мечтают о славе… Но когда Наоми находят в водах Темзы без сознания, мир переворачивается. Никто не знает, что произошло с ней. Никто не знает, что произойдет с ними.
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.