Собрание сочинений. Том I - [4]
Он раскрывает случайную страницу… — выступают чистые слезы. Читает из любимого: здесь и цветовой импрессионизм Есенина, и беспредельная свобода поэтического образа Тютчева, и постоянная пушкинская устремленность к красоте — нечто непостижимое уму, но лишь сердцу, — здесь все!
Первый багрянец на окнах, с заката, — мягкая мелодия наступающего вечера. Дневной свет и густые вечерние сумерки — как шкодливые детки, задирают друг друга: день выбрасывает вперед маленькие лучистые кулачки, бухтит что-то улицей… но вдруг разящим ударом хлестко бьет в побагровевшие щечки вечера! Расползается по небу-лицу большой алый синяк. Плачет вечерочек: на людей, на землю, на дома. Стираются лимонные отсветы на небе, поглощая все цвета; отчаянно-горько затягивает птица.
Вечер закрывается с обиды — и плотное кобальтовое одеяло ночи накрывает нас.
Гибнущий закат. Лилово-дымчатые тени. Люди одинокие. Шаги случайного прохожего. Засыпают тихие птичьи напевы. Ковырнул небо золотой ноготок молодого месяца.
Смерть — самое красивое в мироздании — рассказала сегодняшний день, и день умер. Покуда мы живы, будет Свет! Все умирает, чтобы напоминать о Жизни. И мы помним… Memento mori!4
И вот — ночь. Закопченная сумраками комната. Синеет лампадка — бесплотный огонек, — почти не дает света. Зачем нам теперь свет?.. — лучше не видеть. Адам смотрит в него сквозь первый сон, тихими глазами, — и спрашивает себя: верю или нет?
В вазе вербочки с белыми пушками — покойно спят.
Спит и Адам, забывается добрым сном, и сон ему является — голубые памяти-воспоминания — о далеком и радостном дне, когда он однажды нашел свет этого мира…
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
«Я запрыгиваю к окошку в радостном ожидании чего-то… В чистом стеклышке рисуются черные мои бровки. Душа изныла — я очень ждал этого дня! Мамочка с папулей спять скучно, друг к дружке бочком; они слишком взрослые, такие невидальщины просыпают.
С пятого этажа вижу я необъятных размеров огромное солнце. Открыло оно покрасневший глазик, точно разбуженное от странного беспокойства, — не спалось ему, такой ведь расчудесный день сегодня!
Здравствуй, солнышко!
Громадное, исполинских размеров… — вот оно перемахнуло через гребешки крыш, опустилось на землю красными пяточками; шагает с подскоком: прыг-скок — и земля от него дрожит. Идет по веселому двору, цепляет широченными плечами тонкие листочки — они ему приветами машут. По горизонту рассыпана красная малинка, и гардины наши — красные, с узором, в зазубринах огненного света, — меланхоличные гардинки. Я вижу первую ласточку — и она, бедолага,
не выспалась: раскраснелась собою на черном тельце. Дворник гуляет по двору, забирает метлою, — на нем струйки света. Дышит воздух своим дыханьем нежным…
Сколько лет минуло с того дня!.. Кожа моя стала толще панциря, и не проникает сквозь нее тот чудесный свет радостного детства. Но я все еще помню его… И сердце чешется, в унынии просветленном. Принюхиваюсь-вдыхаю носиком, как кошечка, — ох, этого даже не выразить! Нужно ребенком пожить в этом мире, подышать вот этим воздухом святым.
Сегодня особый день, он будто весь из восторгов… настроеньице в лето вошло. Кажется мне, что я совсем-совсем старый, мудрый дедушка, только маленький такой, как комарик. Мой девятый день рождения — праздник какой для души: три раза по три, три — святое число, от Бога, я это знаю, — Святая Троица. И только страшное ворошится на совести — там грех…
Вчера потерял я любимую мою игрушку — динозаврика, птеродактилем называется, в мультфильме видел — и мне купили. Как здорово игралось… И вот — потерял. Улетел мой динозаврик во времена доисторические. «Чего ты нос повесил?» — успокаивает бабушка, а я хожу по двору в поношенной грусти с утра и до сумерек, ищу милую моему сердцу вещицу, такая уж она интересная-разъинтересная — где-то да затерялась. Хожу-брожу, всякий куст облазил, под каждый камешек заглянул — пусто. Улетел.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.