Собрание сочинений. Том I - [3]
Подумаешь: нытье какое! Нет, мой Свет, здесь другое: здесь коллапс душевных сил, здесь пропасть! Грешно так думать, но, кажется, смерть моя созрела. Знаешь, я теперь каждый день солнцу говорю: «Ничего больше не попрошу у тебя — нечего. Кончено. Только благодарю тебя: за радость и за страдания. Пошли людям и животным тепла и света, согрей их на земле. Спасибо! Спаси-Бог». Что со мной происходит — не знаю, но другим, «противным духу своему», быть я не желаю.
Размышляю, ломаюсь мыслями до одури. Живу как опрощенец, как бы вне цивилизации, в коконе… с котом живу. Хотя у кота этого даже имени нет. Но это друг — настоящий, доброе благодарное животное. Такой взгляд особенный… Ну чего ты, Котович мой… Скажу тебе честно: животную жизнь я ниже человечьей не поставлю. Тут принцип — Человеком быть. Для меня все равно и все равны. Если кот мой издохнет, уйдет если… иной раз представлю… Не надо о таком думать! Страшно: скрутилось все внутри… и слезы наворачиваются.
Вот я недавно подумал: одиноких людей в мире так много, что не так уж они одиноки. Но что же делать?! Радость моя, Дарья… «владеющая благом»… дар мой!»
Вечер. Закатец улыбался золотыми зубками — старенький дедушка; пре-красный и пузатый, точно шар, он садился в реверансе. В светлом волнении Адам вышел на улицу. Деревья были желтыми, как латунь. Светофоры кашляли на перекрестках — простыли. Огнисто-розовые дома выплевывали людей из подъездов: те разбредались, похожие на мокрых злых кошек, опустивших свои мордочки. Семенил колючий дождь: нахально бил по лицу — не жалел. Воздух был хрустальный, первовесенний, — весна благорастворяет воздух. На горизонте на неуверенных жирафьих ногах поднималась радуга.
Адам слышал Благодать — чем-то внутренним, «божественным ухом». Он брел пьяным от благоговения: гулял по парку Горького, улыбался незнакомым людям, любовался прекрасным свечением лиц человеческих; смотрел жадно, глазами Мир лаская: каждое деревце, листочек каждый — каждую сотворенную жизнь.
«Великий Боже, сегодня я мечтаю: мечтаю о далеком, о нездешнем… где шумит великая вода — поклониться бы ей; места силы, реликтовые лиственные рощи, бурятские шаманы, кавказские горы и сибирская тайга, остров спасения Валаам, природа дикая, угрюмая, из нее проглядывают строгие красоты, — „я весь мир заставил плакать над красой земли моей“, — все моя Россия, кладовая импрессионизма. Теперь кричите, глашатаи, на флагштоке реют золотистые знамена — это солнце наше! Срывайте голоса: кричите нам о любви, — „сим победиши!“ — любви к Живому. Жизнь жива! Жизнь живу! Каждый день — это хороший день. Как же бьется сердце, радостью несказанной; как хорошо! как радостно! как замечательно! Быть не может, чтобы жизнь была плохой, чтобы были злыми люди, — так не бывает!»
В счастливой эйфории Адам шатался по городу: странное это было счастье — пьянящий восторг. Он не помнил горя, все грезил о высоком, о рифме Вселенной. В этих мечтаниях — иммунитет: самый бедный, обездоленный человек расцветает, когда предается мечтам.
Счастливый человек возвращается домой. Выбегает навстречу Котович — «маленький мой черный комочек, добрые глазки твои, просящие… ждущие».
Счастливый человек просиживает долго на балконе: все молчит, думает о чем-то… созерцает небо. Разгорающиеся звезды вызывают его сияющие глаза. Слова, потерянные его устами, впитываются какой-то глубокой мыслью. Надо быть кротким — у счастья тихий взгляд. Котович неслышно подбирается к нему, мягко отталкивается лапками… — и сворачивается клубочком у него на коленках… мирно засыпает.
Счастливый человек думает о своей книге: «Скорее бы ее кончить. Она излечит столько душ: страдающих, метущихся, заплутавших. Меня Бог направил. Я — окно, через которое проходит божественный свет. Всего себя вложу, всю любовь свою выжму, сердцем обниму-обласкаю страждущее человечество. Господи, как нестерпимо хочется любить! Пускай люди будут здоровы. Дай им Бог! [Придите ко Мне, все нуждающиеся и обремененные, и Я успокою вас]».
На полочке, в дальнем полутемном углу, ютится сиротливой тенью сборник духовной русской поэзии — целый пласт народной жизни. Рядышком — старая иконка, подобранная по детству, на земле ждала: Николай Чудотворец и Спиридон Тримифунтский — святые наши угоднички. Адам берет книжку бережно: тиснение золотом, кожаный переплет — поистерлись, поистрепались; запах другой эпохи, широкого искусства; слова поют, ведь они
