Собрание сочинений. Том I - [7]

Шрифт
Интервал

А так получилось, что и без скелетов не обошлось…

И вот вышло лето, к зиме подходило. Деревья стояли голенькие, только на верхушках листочки — в желтых шапочках, к холодам. Небо совсем в высоте — красным на бледно-голубом, — и горит, горит в высях недолетных. Огнем пылают в окнах пунцовые шарики, глазу тесно на них смотреть. Вся улица смотрит на ветер — свежий, душистый аромат осени, плачет да воет она по кому-то, — невозможно надышаться, хочется еще и еще! Пахнет согревающим травяным чаем с листьями малины, черной смородины, с мятой, чабрецом, шиповником и вкусным домашним вареньем; пахнет домашними заготовками, шерстяными носочками, свитерком. Листья лежат, как сброшенные платья… легкая сырость, туманы… и где-то дым костров. Пахнет книгами, старыми, пожелтевшими страничками — читаешь-хрустишь… как-то особенно хочется читать. Все прячется: природа затихает, улетают птицы, убегают насекомые. И остаешься ты в этой тишине… — в тишине хорошо отдыхается. К окну прильнешь: резво бегают ребятишки средь золотых полей, убегают от закатного солнца лучей… стоит перезвон их легкого смеха, с веселья.

Отвела меня мама к Костику. Строгая была, неразговорчивый какой-то день, — насторожился я, дурное почувствовал. Оказывается, сильно заболел мой Костик, какой-то невиданной для меня болезнью. Лечился… повозили его по разным ученым в халатах — не помогли халаты; потом — к старцам…

Тут без халатов разрешилось.

Я захожу к нему в комнатку и цепенею с ужаса: нет Костика, а лежит махонький скелетик — из страшилок Лешкиных, — беленький, с постелькой сходится, косточки торчком — обглоданный… и головка без волосиков. Супчик посасывает. Хромая душа, она смотрит на меня недвижным зрачком, тихой надеждой и ласковым «прощай», кожей с костями… она смертью смотрит на меня!

Костик ручку из-под одеялка выпростал и прошептал, опуская глаза, кажущиеся на исхудавшем лице особенно большими и выразительными: «Прости меня, Адам, ради Христа» — и птеродактиля мне моего протянул. Вот, значит, куда улетал…

Задушили меня слезы. «Бог простит» — сказал я, и будто в душу вложил мне кто-то (Кто-то?) эти слова. И очень тяжко там, на душе, стало. Не сумел я просить в ответ: я его плевал раз, дразнил и кривлял — другим на смех. Вот за подлость просить и не стал, больно страшно было.

Эх, пропащая моя душа!..

Только и смог вымолвить: «За что так Господь?» А он мне, касаясь доброй улыбкой: «Помнишь, прошлым летом меня в лагерь отправили? Я по матушке очень скучал. Все думал, это от ненужности меня сослали. А потом вернулся — у нее в глазах слезы наплывают. Оказалось, дознавала: воспитателям звонила, даже приезжала, только на глаза не показывалась — знала, какой я впечатлительный. «Пусть отдыхает сыночек» — так она говорила. Это мне потом стало известно. Значит, тоже скучала, и много больше моего. Просто не понимал я… — не мог понять. А представь, что есть где-то такой Родитель, у которого миллиарды детей, и каждого из них он любит материнской любовью, и вот каждого ждет из «лагеря», мечется от любви этой, только на глаза не кажется. Это ж сколько слез, Адам! Мне думается, самое большое страдание — у Бога. За что ж его ругают?!

Когда я уйду, скажут люди: «Мир так устроен». А ты не верь им: не так он был устроен, так устроили его. Понимаешь, это не Бог, а человек так все вывернул. То, что дал Бог: кошечки наши дворовые, собачка Лорд, беспородный блохастик, наш компанейский друг; травка, деревца, солнце, птички — все это для счастья. Когда мы с тобой кораблик выстругали, на воду спустили, — помнишь, радости было! Вот — Бог. А с соседнего двора те пришли, на кораблик позарились, испортили, высмеяли, попинали по-детски, — вот тебе и человек. А я знаю, во взрослой жизни все то же: дерутся, только в подлость, то есть интеллигентно, в костюмах, с галстуками гадости говорят, а языки отравленные аж за спину перебрасывают; меряются, у кого тьма глубже. А разве мерило такое найдешь?

Ты верь, как я верю, и ничего плохого не случится; а то, что казалось тебе раньше плохим, сейчас выйдет как бы хорошее. Ты увидишь, почему так… Земля кончится — небо начнется, там жизнь будет настоящая. В Библии говорится, что в Бога даже бесы веруют, и трепещут… А люди, у которых крест нательный, не стесняются грешить: молятся друг перед другом — для успокоения души; слова вызубрили, вот как мы с тобой — стихотворение школьное. Только это ведь не стихотворение… — святое. Чтобы Бог был в тебе, нужно каяться и молиться искренне, отрешаясь от внешнего мира, от того, что развлекает тебя, как бы освобождая мысль, вызывая в нее божеское начало. Храм и церковь должны быть в тебе, тогда и Бог откроется в сердце и станет твоим Небесным отцом. [И когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться пред людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату свою и, затворив дверь, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не будьте похожи на них, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него].


Рекомендуем почитать
Зеркало, зеркало

Им по шестнадцать, жизнь их не балует, будущее туманно, и, кажется, весь мир против них. Они аутсайдеры, но их связывает дружба. И, конечно же, музыка. Ред, Лео, Роуз и Наоми играют в школьной рок-группе: увлеченно репетируют, выступают на сцене, мечтают о славе… Но когда Наоми находят в водах Темзы без сознания, мир переворачивается. Никто не знает, что произошло с ней. Никто не знает, что произойдет с ними.


Авария

Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.


Комбинат

Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.


Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви

Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.


Москва–Таллинн. Беспошлинно

Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.


Девушка с делийской окраины

Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.