Собрание сочинений. Том 4 - [157]

— Вот я и говорю, — отходчиво, уже другим, добрым голосом и с доброю же улыбкой сказал Виктор, — что рано ты, Федя, в Деды записался! Ведь я чего от тебя хочу? — прибавил он, придвигаясь ближе и заглядывая другу в глаза. — Одного хочу! Дай больше плана! Выручи! Помоги мне вытащить остальные шахты! Помоги сманеврировать! — Теперь он готов был просить, а не требовать, взывать к дружбе, к воспоминаниям. — Только дай больше угля, друже!

Но Светличный, казалось, не тронулся ни воспоминаниями, ни смирением товарища.

— За счет чего? — сухо спросил он голосом не горняка, а бухгалтера, как с новой обидой отметил про себя Виктор. Но прямолинейному Светличному всегда недоставало чуткости. Став старше — он снисходительнее не стал. При всех его отличных качествах доброго товарища, в нем оставалось нечто сектантское: он был, как и прежде, беспощаден и нетерпим, ничего не прощал ни себе, ни людям, этакий комсомольский Савонарола, с рано поседевшей, лохматой, не покорной гребенке головой.

Глядя бесстрашными, темными глазами прямо в лицо Виктора, он стал сурово его отчитывать.

— Ты не зря напомнил о Деде, Виктор, — сказал он. — Вспомню и я. С чем ты пришел тогда к Деду, чем его опрокинул? Ты пришел к нему с новым, революционным методом труда, со стахановским методом, и именно этим, а не криком, не руганью опрокинул его, и старый план, и старые нормы. А с чем ты пришел ко мне? Где твой новый, революционный метод? Давай! Я — жду. Опрокидывай меня!

— Да ты что — шутишь, издеваешься? — даже побагровел от ярости Абросимов, сразу вспомнивший, что худой ли, хороший, но он, а не Федор тут начальник.

— Нет, не шучу. Я — жду, — бесстрастно ответил Светличный, продолжая глядеть на начальника-друга своими строгими, немигающими глазами. — Давай! Давай свой новый, революционный метод труда! Давай новую машину, которая заменила бы устаревший отбойный молоток и дала бы более высокую производительность. Давай новую систему крепления, проходки, откатки... Одним словом, давай новое, новаторское, и тогда — требуй! И бей меня, как бил Деда. А без этого, — брезгливо махнул он рукою, — все твои требования — чепуха. Авантюра. Ребячья игра. А мы не мальчишки, — нам государство шахты доверило.

Светличный никогда не обладал искусством выбирать слова... поаккуратнее. Именно этих двух слов — «авантюра» и «мальчишки» — и не надо было говорить Виктору. После этих слов никакая добрая беседа уже состояться не могла.

Оскорбленный Виктор круто поднялся на ноги. Он уже не слышал, что говорил ему Светличный. Он уже ничего не понимал. «А! Авантюра! Вот вы как! — в атом «вы» объединяя всех — и Светличного, и Горового, и почему-то даже Андрея, горячечно думал он. — Вот вы теперь каким словцом стращаете!.. Да я-то не и а пугливых!.. А что как «авантюра» да удастся? А? Что вы тогда-то?.. Трусы! Трусы! Жалкие душонки!» — ив ату минуту он вдруг и окончательно решил для себя, что рискнет, пойдет на маневры. Всем назло пойдет! И победит! И пристыдит критиканов! Всех пристыдит. Всех поставит на колени.

Странно, что не набросился сейчас он на Светличного с бранью и угрозами! Странно, что сдержался. Его трясло. Его всего корежило, как в лихоманке. А он только скривился и презрительно бросил Светличному в лицо:

— Спокойной жизни хочешь, Федька?

— Со спокойной совестью жить хочу! — пожав плечами, возразил Светличный.

— Ну, живи! Жирей! — и, не попрощавшись, руки не подав, выбежал из конторы.

Светличный его провожать не пошел.

«Победить! Победить! Любой ценой победить! — только одно это слово, как заклинание, как молитву, и твердил Виктор, трясясь в машине. Победить, а там... победителей не судят!»

Но в тресте Виктора ждал еще один неприятный разговор. Прибежал встревоженный Петр Фомич и сразу же кинулся к управляющему:

— Виктор Федорович! Да что же это Посвитный творит!

— А что? — отрывисто спросил Абросимов.

— Я только что был у него. Помилуйте, — за весь день ни единой вагонетки породы на-гора!

— А что ж он на-гора выдаст?

— Как что? — даже опешил главный инженер. — Уголь!

— Ну, и что ж в том худого, что человек уголь дает? — попробовал отшутиться Виктор, хотя сердце его сжалось новой тревогой: вот и еще один противник! Да что они, сговорились, что ли, сегодня?

— То есть как — что в том худого? — обиделся Петр Фомич. — Не мне ж вас учить... Даже странно! Вы сами — инженер... Должны же понимать...

— И понимаю, понимаю! — устало отмахнулся Виктор. — Завтра же и разберемся.

Он чувствовал, как вновь находит, накатывает на него, словно туча, тупое, остервенелое бешенство, желание рвать и метать, ломать и крушить... Он уже устал бороться с этим! Пощадите его! Он не хочет сейчас ни рвать, ни метать — не дразнитесь же и вы, не искушайте! Оставьте его в покое, старики. Завтра, завтра...

— Завтра, завтра... — бессознательно повторил он.

— Обязательно надо разобраться, — проворчал все еще не успокоившийся главный инженер. — И чем скорей, тем лучше. Мой долг — честно предупредить.

«Честно!» — вот то слово, которое требовалось, чтоб туча разразилась градом.

— Честно! Честно! Да что вы все своей честностью кичитесь! — исступленно заорал Абросимов. — Ну, да, вы все — честные! Один я — жулик. Жулик! Государственный план не выполняю. Угля не даю! Жулик! Да? Да? — кричал он, наступая на инженера.