Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения - [6]

С кем еще можно тебя мне сравнить?

Строчкой какой осторожно дотронуться?

Главное то, что ты можешь хранить

Женскую скромность, а это достоинство.

Главное то, что в тебе доброта

Так постоянна, как солнышко на небе,

Не на замках она, не заперта,

Вот она, вся тут, и просится на люди!

Главное, ты и мила и умна,

Глупости бабьей в тебя не насовано.

Вся ты осмыслена, озарена,

Все в тебе диво и все согласовано!

1966

* * *

Прекрасный подмосковный мудрый лес!

Лицо лесной реки в зеленой раме.

Там было много сказок и чудес.

Мы их с тобой придумывали сами.

— Загадывай желания свои,—

К тебе я обратился, — я волшебник! —

И замолчали в чащах соловьи,

И присмирел над Клязьмою ольшаник.

— Стань лесом для меня! —

И лес растет.

И я не я, а дерево прямое.

— Стань для меня ручьем! —

И он течет

И родниковой влагой корни моет.

— Стань иволгой!—

И ты в певучий плен

Сдаешься мне в урочище еловом.

— Стань соловьем! —

И серебро колен

Рассыпано по зарослям ольховым.

— Стань ландышем! — Пожалуйста! — И я,

Простившись и с тобой и со стихами,

Меняю сразу форму бытия

И для тебя в траве благоухаю!

И тихо говорю тебе: — Нагнись! —

Гляжу в глаза, в которых нет испуга.

Молю кого-то высшего: — Продлись,

Свидание цветка с дыханьем друга!

Я — лес, я — ландыш, я — ручей, я — клен,

Я — иволга, я — ты в каком-то роде!

Когда по-настоящему влюблен,

Тебе доступно все в родной природе!

1966

* * *

Почему поет родник,

Ни на миг не умолкая?

Потому что он возник

Для тебя, моя родная.

Лучше всякого ковша

Две твоих ладони, Лада.

Холодна и хороша

Родниковая прохлада.

Пей! Живительный глоток

На какое-то мгновенье

Даст тебе телесный ток,

Силу, бодрость, вдохновенье.

Вот сама ты попила

И меня поугощала

И по полю поплыла

Величаво, величаво.

Майский полдень поднял ввысь

Жаворонка над простором.

Милая, остановись,

Слушай, как он там раскован.

Замерли и ты и я —

Нас искусство полонило.

От такого забытья

Ты косынку уронила!

1966

* * *

Опять продолжаются наши прогулки,

Под нами не снег, а трава и земля,

И мы не в Москве, не в глухом переулке,

У Сетуни, там, где гнездо соловья.

Где облако белым, седеющим чубом

Чуть солнце прикрыло и бросило тень,

Где ветви листвой прикасаются к чуду

Чуть смуглых твоих оголенных локтей.

Опять продолжаются наши влюбленья

У тына, где тихо белеют сады,

У речки, которая вдруг замедленья

Меняет на бег белогривой воды.

Опять я гляжу на тебя и любуюсь

В поющем, щебечущем майском лесу,

И если ты скажешь мне: — Милый, разуюсь!

— Прекрасно! А туфельки я понесу!

1966

* * *

Скажи мне словечко, обрадуй немного,

Согрей мою душу, покамест жива,

Что б я из молчальника глухонемого

Вдруг стал богатырски богат на слова.

Чтоб все родники мои дружно забили,

Чтоб все мои радуги встали в полях,

Чтоб все соловьи меня так полюбили,

Чтоб эта любовь засветилась в словах.

Скажи только слово, какое ты знаешь,

Оно, как в темнице, томится давно.

Пускай, как прекрасная музыка с клавиш,

В порыве сближенья сорвется оно.

Я любящим сердцем то слово поймаю

И в самом заветном гнезде поселю.

Я цену ему, как и ты, понимаю

И суть его только с тобой разделю!

1966

* * *

У тебя на губах горчинка.

— Что с тобой?

— У меня морщинка! —

Не расстраивайся, мой друг,

Не такой это тяжкий недуг!

— Где она?

— Видишь, вот она, слева.

И когда она, подлая, села?

Как же это я недосмотрела,

Неужели когда я спала,

Она молодость отобрала?

— Успокойся, моя родная,

Я слова молодильные знаю,

Я одно лишь словечко скажу

И лицо твое омоложу.

Мы морщинку твою поборем

Темным лесом, и Черным морем,

И всесильной волшебной водой,

Будешь ты молодой-молодой!

1966

* * *

Ты сегодня такая усталая.

Грустный взгляд и померк и поник.

Не решаются даже уста мои

Прикоснуться к тебе хоть на миг.

Помолчим. Окна очень морозные,

Не надуло бы в спину, смотри.

Третий день холода невозможные,

Даже спрятались снегиря.

Чем морозу мы не потрафили,

Что разгневало старика?

Как люблю я твою фотографию

С белым кружевом воротника.

Ты на ней так нежна и доверчива,

Так хрустально чиста и хрупка.

А в глазах твоих — символы вечные:

Море, лебеди и облака!

1966

* * *

Я ранил тебя, моя белая лебедь,

Печальны, заплаканны очи твои.

Что я виноват — я не прячу, я плачу.

Как сокол подстреленный, сердце в крови.

Я ранил тебя и себя обоюдно.

Я ранил тебя и себя глубоко.

Поверь, дорогая, мне горько и трудно

И горе мое, как твое, велико.

Тяжелые, черные думы роятся.

Пока ты в обиде, мне их не избыть.

Чем дружба нежней, тем ее вероятней,

Как тонкую, хрупкую вазу, разбить.

Я знаю, что дружбы твоей я достоин,

Ты только мне горечь обиды прости,

Иначе и незачем мне по просторам

Стихи и любовь к Алевтине нести!

1966

* * *

Ревность однажды меня одолела,

Как я себя в этот день ненавидел!

Как мое сердце весь вечер болело

Из-за того, что тебя я обидел!

Мне показалось, ты с кем-то встречалась,

Губы смеялись устало-помято.

Кто-то украл твою свежесть и алость.

Ты была так предо мной виновата!

Я тебе высказал предположенье,

Взгляд опуская печально-унылый.

И моментально понес пораженье:

— Нет оснований для ревности, милый!

Ты не ошибся — весь день я встречалась

С мылом, бельем и корытом стиральным.

Билась одна и одна управлялась

С бытом — несвергнутым бабьим тираном!

Ревность в себе задушил я слепую,

Сердце во мне просветленно запело.

Ты извини меня, больше не буду,