Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - [166]

Почти все три года о. Сергий был приставлен следить за лампадами и свечами во время богослужения.

Всё нравилось ему в церкви. И служба, и пение, и общая молитва, и люди со всех концов России, пришедшие в маленький монастырский храм, и яркие восковые свечи, и тёмные лампады, и самый запах церкви умилял его и волновал какой-то особенной радостью.

О. Сергию перерывы между службами казались бесконечно длинными, и он тосковал без церкви и часто проводил там время от одной службы до другой.

Вот и сегодня всенощная затянулась до одиннадцати часов, а ему так не хотелось идти к себе в келью.

Спина и ноги болели немного – от поклонов, и во всём теле чувствовалась лёгкая усталость. От подрясника пахло ладаном, этот запах смешивался с ночным ароматом весенних листьев, и тёмный монастырский сад казался громадным, таинственным храмом, а небо – куполом, украшенным живыми трепетными огнями.

О. Сергий остановился на повороте.

Тёмные, влажные деревья стояли кругом!.. Тихий шелест наполнял воздух. Тёплый весенний ветер ласкал лицо живым, нежным прикосновением, и в ответ этой робкой ласке подымалась в душе безотчётная томительно-страстная тревога.

О. Сергию стало жутко.

Почудилось, что он в саду не один. Какие-то тени колебались в темноте и, тихо смеясь, манили за собой в чащу.

О. Сергий перекрестился. И быстро стал спускаться вниз.

* * *

В маленькой келье о. Сергия было душно.

Красная лампадка перед тёмной иконой светилась, как раскалённый уголь. На белой стене над узкой койкой из простых досок висела аллегорическая картина, изображающая христианские добродетели – пост, смирение и молитву. Посредине картины был изображён худой старик с длинной седой бородой и громадными глазами. А в углу, на коне, рыжеволосая женщина, олицетворяющая плоть, стреляла в него из лука. Полные голые руки были выкрашены лубочно-розовой краской, и синие стрелы, которыми она стреляла, бессильно падали к ногам старца.

О. Сергий распахнул окно настежь.

Маленькая, тихая келья, вся пропитанная запахом ладана, розового масла и воска, сегодня казалась ему тесной, неуютной, душной…

Захотелось уйти опять в сад, на свежий воздух, под открытое звёздное небо.

Он стоял посреди кельи со странно бьющимся сердцем в беспомощной нерешительности: «Господи. Что это со мной?..»

Он вспомнил весь сегодняшний день.

Утром был в церкви. Потом у о. Савватия. Потом убирал церковь. Потом всенощная. Никаких встреч, которые могли бы рассеять его. Никаких разговоров.

Откуда же тревога такая?.. И неясные чувства. И жутко. И стыдно. Как будто бы свершил какой-то большой, непоправимый грех…

Вспомнил слова о. Савватия: «Если иной раз покажется тебе, будто земля под ногами колеблется – не бойся. Бери Слово Божие и читай».

Он подошёл к аналою. Взял Библию.

О. Сергий всегда читал, что раскроется. Ему казалось, что Господь лучше знает, чем в данный момент нужно вразумить и наставить…

Раскрылась книга Песни Песней Соломона. Начал читать:

«Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.

От благовония мастей твоих имя твоё, как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя.

Влеки меня, мы побежим за тобою, – царь ввёл меня в чертоги свои, – будем восхищаться и радоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя! Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы. Не смотрите на меня, что я смугла; ибо солнце опалило меня…»

О. Сергий знал почти наизусть то, что читал. Знал, что под возлюбленной надо разуметь Церковь Христову. Знал все толкования и параллельные места… Но сегодня всё было иначе.

В этих знакомых словах почудилась ему та же тревога, что и в тёмном саду. Тот же пряный, душный аромат, что и в келье… И строчки замелькали, зарябили перед глазами.

Положил несколько поясных поклонов и снова заставил себя читать со вниманием. Но слова точно нарочно дразнили его…

«Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя. Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях; золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блёстками».

Какое-то покоряющее, жуткое наслаждение было читать эти слова.

О. Сергий никогда не слыхал их раньше… Да, он знал их наизусть… Но раньше они значили совсем другое…

Точно по волшебству, увидал он неведомую, лучезарную жизнь, во всём её великолепии – и она ослепила его. Не отрываясь, о. Сергий жадно читал дальше и дальше:

«…ложе у нас – зелень; кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы. Я нарцисс Саронский, лилия долин!

Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами. Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени её люблю я сидеть, и плоды её сладки для гортани моей».

О. Сергий чувствовал, что горло у него сжимается. Губы горят. Он смутно сознавал, что надо сделать какое-то усилие, что надо заставить себя перестать… Что с ним свершается что-то страшное, что какие-то неведомые, неотступные силы овладели им – но он не мог остановиться и в каком-то полузабытьи читал дальше:

«Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.

Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня».