Вышли к железнодорожной линии. С насыпи хорошо было видно шоссе. Движение по нему — машины, подводы, патрули. А утро уже близко. По плану предполагалось так: перейти железную дорогу и на лыжах пробежать до Манокова по свободной полосе между шоссе и железнодорожной насыпью. Если бы в нашем распоряжении было больше времени да если бы солнцу дать сонных капель, чтобы поспало лишний часок, — тогда все было бы в порядке. Шли бы спокойно на лыжах и без всяких приключений подкрались бы еще ближе к селу. А тут вот-вот рассветет.
Здесь наш Рейнберг призадумался, как быть. Слишком уж важная боевая задача: нашему соединению, после того как оно углубилось в расположение немцев, надо было с тыла подойти к Манокову и занять его, потому что позже, фронтальной атакой, брать его было бы тяжело: местность-то какая!
«Здесь что-то надо предпринять», — ворчит подполковник; ворчит и почесывает свою рыжую голову. Очень он походил тогда на медведя. Большой, широкоплечий, в черном полушубке. Но и умен же и сообразителен был этот медведь. Подзывает он командиров и — приказ:
«Лыжи снять и оставить за железнодорожной насыпью, после чего обоим батальонам выйти на шоссе. Там построиться в колонну по трое. Маскировочные халаты у немцев почти такие же, в темноте они не разберутся, кто идет навстречу — свои или чужие. Только надо соблюдать полное молчание. Понятно? Если встретятся немцы, должны принять нас за своих. По местам, ребята! Форсированным маршем на Маноково».
Через несколько минут оба батальона вышли на дорогу, и тогда начался этот переход по шоссе. Немного спустя на шоссе показываются четыре грузовые машины. Нам навстречу. Мы честь-честью даем им дорогу — одно отделение налево, другое направо, одно налево, другое направо, — так что шоферам не пришлось даже сигналить. Как только последняя машина въехала в колонну, мы открыли огонь, и все они остались на месте.
До Манокова осталось не больше километра, а светло так, что прямо зло берет. Мы почти бегом бежим. Вдруг — навстречу легковая машина. Мы даем дорогу. Шофер тормозит, хочет нас о чем-то спросить. Но у нас на разговор времени не осталось, поэтому поворачиваем автоматы и довольно вежливо просим пассажиров вылезти из машины. Руки вверх, — из машины выкатывается какой-то офицер. Что же вы думаете — сам комендант Манокова. Когда начальник гарнизона в Манокове услышал на шоссе выстрелы, то послал его проверить, что случилось. На скорую руку допросили. Он понял, что с нами тянуть опасно, и рассказал все, что знал: какие части стоят в селе, численность гарнизона, как и где устроены огневые точки и так далее.
Около девяти часов мы находились примерно метрах в четырехстах от села. Можно было заметить на расстоянии, что в Манокове начался маленький переполох, — видимо, немцы встревожились, почему комендант не возвращается. Запрягают лошадей, шоферы запускают моторы, солдаты нагружают повозки.
Прямо с марша Рейнберг развернул колонну в цепь и повел в атаку. Ребята бегом бросились вперед к селу. Тут на краю села заговорил какой-то дзот. Первая цепь залегла в снег.
«Заставить замолчать дзот!» — приказывает Рейнберг бронебойщикам. Момент был решающий: если бы мы приостановились на несколько минут, немцы успели бы развернуться к бою и заставили бы нас дорого заплатить за каждый дом. Возможно, им удалось бы вызвать подкрепления и заставить нас драться на открытом месте.
Рейнберг это понял. Нельзя было терять ни секунды. Вели немцы заставят всех наших залечь в снег, они нам больше не дадут встать, и начнется бой за каждую пядь земли. Черт его знает, чем бы тогда все это кончилось.
И вот, не обращая внимания на жестокий огонь, подполковник поднимается во весь свой громадный рост. Кругом белое поле, все в белых балахонах, а на нем черный романовский полушубок, — лучшей цели и не придумаешь. На все поле слышно было, как он крикнул:
— Бойцы, за мной! Вперед! Ура!
Ах, Петер, вот бы тебе посмотреть, что после этого началось! Дзот уже заставили замолчать наши бронебойщики. Как ураган понеслись к селу латыши и панфиловцы. Немцы бегут, а их короткими очередями автоматы сметают. Как догонят кого, бьют прикладами. Немцы удирают. Мы тут разбились на маленькие группки и начали очищать дом за домом. Гранату в окно, автоматную очередь в дверь. «Хенде хох!» — известно, как это делается. Одного верзилу собственноручно вытащил из печи.
В десять Маноково было очищено от немцев. Мы оседлали шоссе и начали считать трофеи. А трофеи, говорят, немалые…
Да… А вот подполковника жалко, очень жалко. Мне кажется, что в его гибели виноват этот черный полушубок. И зачем он надел его? Но зато настоящий герой был. Придумать такую сумасшедшую операцию!
Потом что было? Потом было разное: немецкие «фердинанды», окружение и полуокружение, и так до самого вечера. Но Манокова мы больше из рук не выпускали, и по шоссе мимо нас уже не прошел ни один немец… Ни взад ни вперед. Ужасно им хотелось вернуть Маноково, мы все их планы дальнейшей обороны нарушили, — так говорят знающие люди. Вот только теперь стало ясно, что означает этот рейд Рейнберга. Если бы не он, мы бы сейчас, может быть, дрались еще у железнодорожной насыпи. А за смерть Рейнберга фрицам долго придется расплачиваться. Стрелки им этого не простят.
