— Пока-то тебе ничего не грозит, но может угрожать в ближайшие дни, если ты хоть одному человеку проговоришься о том, что я тебе скажу. Тогда тебе конец.
— Господи боже мой, да разве я какой болтун? — обиделся Зандарт.
— Я хотела только предупредить тебя. Видишь ли, мы раскрываем тебе большую тайну. Пока об этом знают три человека во всей Латвии, ты будешь четвертым.
Теперь Зандарт понял, что заслуги его оценены и что его действительно ждет блестящая будущность. Один из четырех самых надежных людей во всей Латвии!
— Скоро начнутся важные события, — шептала Эдит. — Будет война. Немецкая армия танками и авиацией проложит путь своей пехоте. Чтобы уменьшить число жертв и быстрее достигнуть успеха, нам надо организовать свою фронтовую линию в тылу у противника. Ригу надо сделать боевым плацдармом еще до того, как наши передовые части подойдут к границам.
— Пятая колонна? — спросил Зандарт.
— Да, но это не значит, что тебе придется самому взяться за оружие. Твое задание гораздо важнее и ответственнее. Ты сегодня же должен обойти все квартиры, владельцы которых отмечены в списках двумя крестиками. Я думаю, они самые надежные. Ты поговоришь с ними и попросишь спрятать нескольких молодых людей, которые явятся к ним на этих днях. Людей этих они узнают по паролю. Конечно, их надо будет кормить и устроить так, чтобы соседи ничего не знали. Договоришься с одним — отправляйся к другому, и каждый вечер докладывай мне о результатах.
— Довольно рискованный номер… А если не на того нарвешься?
— Да ведь я посылаю тебя к самым надежным, у кого два крестика.
— А с минусами что делать?
— Ничего особенного. Только проверить, живут ли они на прежних квартирах. Если кто переехал, узнай новый адрес. Никто не должен исчезнуть, ускользнуть из наших рук.
— Ох, Эдит, — вздохнул Зандарт. — С этими делами я совсем забросил свои конюшни. Кто за лошадками присмотрит?
— С лошадками ничего не случится, если ты их не увидишь с неделю. Нам надо о людях думать.
Эдит вынула из тюбика с губной помадой крошечную бумажную пульку. Развернула ее. Это был список фамилий, написанных так мелко, что разобрать их можно было лишь с помощью сильной лупы. На маленьком клочке помещалось тридцать семь фамилий с адресами.
— Храни как зеницу ока, — приказала Эдит, — в случае опасности проглоти. Завтра вечером жду первого донесения. До свидания, Гуго. Немедленно приступай к делу.
Зандарт сразу скис.
— Это с сегодняшнего вечера?
— Не с вечера, — начинай с этой самой минуты. Не теряй драгоценного времени, Гуго. Надеюсь, что ты за три дня со всеми договоришься.
Зандарт замялся, давая понять, что это далеко не все, чего он ожидал от свидания. Эдит поцеловала его и лукаво подмигнула:
— Завтра вечером, Гуго… если придешь с хорошими новостями.
Зандарт стал обходить квартиры. Скоро настроение его стало улучшаться. Все помеченные двумя крестиками оказались подходящими людьми. Понимали с полуслова и сразу соглашались… Он жалел только, что их так мало. Только тридцать семь среди многих тысяч — прямо ничтожная цифра!
4
В воскресенье, пятнадцатого июня, к Силениеку на Взморье приехали в гости Карл Жубур, Айя и Юрис. Знойным полднем они сидели на веранде маленькой дачки и разговаривали Силениек подошел к окну веранды и стал глядеть на море. Примыкающий к даче небольшой садик был полон роскошной зелени. Жаркий солнечный день, цветы, синева моря, легкие светлые костюмы — все это способствовало праздничному настроению.
— Эх, Андрей, — стараясь сдержать нахлынувшие на него чувства, заговорил Юрис Рубенис. — А ведь не приходится нам стыдиться своей работы, — все-таки сделали кое-что за одиннадцать месяцев. Народ нас ни в чем не упрекнет.
— Ты прав, Юри, кое-что мы сделали. — Силениек повернулся к остальным. — Трудовой народ видит и понимает, что советская власть — это его власть. Поработать так еще год — и можно будет немного отдохнуть. А за несколько лет у нас подрастет своя, советская интеллигенция, будут свои, советские специалисты. Насколько легче будет тогда работать!
— Да и сегодня уже легче, чем вначале, — сказал Юрис. — Я это на себе чувствую.
— Больше опыта накопилось, — ответил Силениек. — Мы лучше знаем людей, знаем, что они могут, чего нет. Да и люди многому научились за это время. Погодите, вот когда будут пущены в ход новые заводы, когда крестьяне-новохозяева соберут первый урожай, когда отпразднуем в Москве нашу декаду искусств, — какой гордостью наполнится тогда сердце каждого латыша. Дайте нам только чуть побольше времени. Прекрасная будет жизнь, друзья!
Но что-то оставалось невысказанным. Айя уловила в улыбке Силениека оттенок грусти. Он мечтал, как пахарь, который, наблюдая за созревающей нивой, думает о грядущем урожае, но в глубине души тревожится заботой: как бы не надвинулась гроза, как бы не побило жестоким градом все, что взращено с такой любовью. К радости и гордости за достигнутое примешивалось тяжелое предчувствие: что-то угрожало этой солнечной тишине. Об этом говорили постройка убежищ, учебные противовоздушные тревоги, бесстыдное появление немецких самолетов над Латвией. Об этом говорили и лица бывших айзсаргов и полицейских, и появлявшиеся на дорогах подозрительные типы, и лесные пожары. Что-то уже тлело, кое-где уже начинало дымить.
