Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы - [187]

1. За отсутствием ни умысла, ни преступления никаких дальнейших мероприятий принято не было, будучи указанный Франц Антонов Финфштик хорошо известен местным властям и отличается всегдашней благонамеренностью.

2. Дабы впоследствии не возникла излишняя переписка по неосновательному возможному донесению подверженных ошибке офицеров, если оное последует, то заявлено мною указанному Финфштику впредь на будущее время более деревянных птиц из дерева не делать и в них не стрелять во избежание беспокойства и слухов в населении вверенного уезда».

Толковая и горячая защита со стороны земского исправника очень помогла выяснению этого сложного и страшного дела. Не нужно, конечно, думать, что одним донесением все производство было исчерпано. Офицеры действительно донесли коменданту, а комендант — киевскому генерал-губернатору. Бедный Финфштик не знал, что дальнейшее расследование производилось секретнейшим образом в течение нескольких месяцев и что окончательно его спасло только заступничество владельца имения, генерала Сумарокова, написавшего умоляющее письмо министру внутренних дел Д. Г. Бибикову[262], в архиве которого и осталось все производство.

В этом производстве много дельных бумаг и глубоких мыслей, каждая из которых могла упечь Финфштика если не в Сибирь, то в Саксонию. Но победила все доводы все же мудрая мысль чериковского земского исправника, доказавшего, что не всякая птица — орел и что даже двуглавая птица, чтобы стать государственным гербом, должна, «сверх прочего безобразия», обладать еще двумя коронами на хохолках да третьей повыше.

ДЕВИЦА, ВЗЫСКУЮЩАЯ ЖЕНИХА

Если бы пристойно было допустить, что высокий архипастырь будет биться в истерике или, придя в последнее неистовство, дубасить кулаками почтенных возрастом женщин, — то, говоря по совести, все права на это имел преосвященный Варлаам, пензенский архиерей, известный своей добротою и вниманием к нуждам духовного сословия. Потому что можно выносить человеческую глупость и тупое упорство месяц; можно, скажем, и год; но изо дня в день семь лет подряд — это уж вне человеческих сил, да вряд ли по плечу и большинству ангелов!

Мы говорим «семь лет», но, может быть, и более. Однако только за семь лет, с 1854 по 1861 год включительно, имеются в пензенской духовной консистории документы по неоконченному «делу девицы Евпраксии, взыскующей жениха».

Конечно, обычай рождает право. Обычай же был таков, что если в селе умирает священник и оставляет совершеннолетнюю дочь, то место в селе зачисляется за нею, с тем, конечно, что она выйдет замуж за семинариста, кандидата в священники. Это не всегда было удобно, но такой обычай оказывал великую помощь бедному сельскому духовенству, — иначе осиротелые семьи шли бы по миру.

Преосвященный Варлаам обычай соблюдал и о девушках-сиротах заботился, и не только зачислением мест, но и подысканием подходящего жениха: и выступал сватом, и помогал денежно. За это его любили и почитали.

Умер отец Сильвестр, священник села Вороновки Городищенского уезда. Остались после него уже престарелая, хотя и достаточно бодрая попадья, отличавшаяся неимоверной тучностью и соответствующей бесхарактерностью, и дочь Евпраксия, высокая, худая, но характера необыкновенно твердого, что она впоследствии и доказала.

Евпраксия была совершеннолетней; будет точнее сказать, что она была в высшей степени совершеннолетней, особенно по тем временам, когда девушки иной раз невестились по тринадцатому году. Девице Евпраксии было не тринадцать и даже не вдвое больше лет, а почти втрое: тридцать семь — к началу дела, сорок три — к последнему консисторскому о том деле документу Притом единственной положительной чертой лица девицы Евпраксии была несокрушимая твердость его выражения, остальные же черты были, скорее, отрицательными. Твердости не мешала безбровость и способствовал выдающийся нос; о ней говорили сжатые губы, как верхняя, с легкой усатостью, так и нижняя, с зачатками под нею юной, но мужественной бородки. В противоположность своей матери девица Евпраксия отличалась не округленностью, а скорее, прямолинейностью форм, так что, при повороте головы в профиль, было нелегко догадаться, какая часть ее тела может быть предпочтительно принята за фасад, и какая за оборотную сторону. Вероятно, поэтому семинаристы в Пензе прозвали девицу Евпраксию «Эвклидовой геометрией».

Внешняя мужественность не препятствовала девице Евпраксии не только ощущать себя женщиной, но и сознавать все свои права иметь достойного мужа, притом немедленно, потому что в серьезных делах промедление смерти подобно, что девица Евпраксия, хотя и неграмотная, прекрасно сознавала. При жизни отца ее право на мужа не имело под собой юридической основы; теперь оно было прочным и несомненным, так как к ранее собранному приданому прибавился отцовский священнический приход — достаточный привесок к личным достоинствам невесты.

Можно себе представить поэтому негодование и возмущение как девицы, так и ее матери, когда на прошении о зачислении места за сиротой преосвященный Варлаам написал:

«Девица вышла из лет, навязывать такую невесту я никому не могу, и если кто будет брать по желанию, на то будет его воля, и какое-либо вспомоществование от попечительства дается».