Собрание сочинений. Т. 2. Повести, рассказы, эссе ; Барышня - [11]

Речной поселок завершается длинными рядами бараков и складов крупной топливной фирмы; здесь громоздятся целые горы угля из Костолаца и высокие штабеля буковых бревен, которые на баржах свозят сюда со всей Сербии. Поселение представляет собой вечное царство непролазной грязи или пыли, копоти, скрипа, крика и отборной ругани. Здесь толкутся рабочие, возчики, шоферы, грузчики, плотники-албанцы, грубый, обтрепанный люд, оценивающий все на свете с точки зрения возможного заработка и подчиняющий этому все свои помыслы и стремления. Между ними снуют всевозможные комиссионеры и предприниматели, кладовщики, строгие и ревностные на словах и часто вороватые на деле.

Каждый каменный склад имеет позади два окошка побольше с непременными горшками цветов, за которыми мелькают шустрые ребячьи головки. Обитающие здесь семьи кладовщиков сохраняют в сутолоке большого города привычный уклад жизни своих далеких сел и местечек.

Не было в этой части берега ни мостков для купания, ни зелени, ничего приятного, на чем отдохнул бы взгляд; и если уж нельзя было обойти этот край стороной, купальщики старались миновать его побыстрее, не задерживаясь. Зато капитан Мика частенько захаживал сюда потолковать и пошутить и был желанным гостем в каморках складских рабочих. Ввел он в этот мир и Зайца. И мало-помалу Заяц начал его узнавать. Он подружился с рабочими, угощал их и бывал их гостем, заглядывал в их тесные комнатки за складами. Со временем и они привыкли к Зайцу и стали считать его, как и Мику, своим, что значит «савским» человеком.

Именно здесь Заяц и научился понимать настоящую жизнь, — жизнь великого множества людей, о существовании которой он часто забывал, как забывают о ней большинство представителей избранного, привилегированного круга, чьи интересы ограничены регулярным месячным жалованьем, премиальными и дотациями, стипендиями и комиссионными или пожизненными пенсиями, обеспечивающими каждого чиновника, его жену и детей, при этом мальчиков — до окончания образования, девочек — до замужества, а старых дев — по гроб жизни. Только теперь понял Заяц, как обширен и многообразен этот мир труда наблюдавшийся им в те годы на савском берегу; какого напряжения сил требует от каждого сам этот труд, разобщенный, непостоянный, неверный, так что усилия, вложенные в него, ни в коей степени не соразмерны получаемым результатам и величине заработка, которого едва хватает на нищенское содержание семьи. Большая часть и труда и заработка достается всяческим посредникам заимодавцам, собственникам недвижимости и теряется в лабиринтах наемной системы и общего хаоса производства В этом мире нет ничего прочного и надежного, тут никто не может быть увечен в завтрашнем дне, никто не имеет никакого обеспечения и полностью зависит от работы и заработка. Поэтому все только о нем думают и говорят, одержимые одним стремлением — где угодно зашибить лишний грош.

Различие между двумя этими мирами и природа их взаимоотношений — предмет постоянных размышлений Зайца. Только с капитаном Микой он мог поделиться некоторыми своими мыслями. Правда, Мика чаще всего отделывался каким-нибудь туманным афоризмом или шутливой поговоркой, но все же поощрял Зайца к дальнейшим рассуждениям и внимательно слушал его, в рассеянной задумчивости уставившись на тихую воду, так что, глядя на них со стороны — застывших сосредоточенно над удочками, никто бы никогда не подумал, о чем идет разговор и что волнует их в эту минуту.

Заяц познакомился не только с береговым людом, но и с рыболовами-любителями — добродушной, ворчливой или застенчивой публикой, часами сидевшей с удочками в руках. Вместе с одеждой они сбрасывали с себя бремя городских условностей и, устроившись где-нибудь на плоту, блуждали рассеянным взглядом по поверхности реки или всматривались в прозрачную глубь воды, думая о чем-то своем.

Заяц любил следить за пестрыми, горластыми стаями купальщиков, спортсменов или просто бездельников, покорных новому веянию изменчивой моды; они стекались на Саву, разбредаясь по всем ее уголкам в поисках отдыха, развлечений и новых удовольствий. Много лет подряд, день за днем, Заяц провел, наблюдая за ними.

Обычно он уходил подальше от шума к небольшому причалу, принадлежавшему белградской транспортной фирме и пустующему в те дни, когда не производилась разгрузка.

Причал мерно покачивался на металлических бочках, под ним тихо хлюпала вода. Порой Зайцу начинало казаться, будто он плывет по реке и все вокруг плывет вместе с ним: и причал, на котором он сидит, и остров, похожий на огромную зеленую баржу, и город наверху, напоминающий сказочный корабль с форштевнем Калемегдана[6]. Взгляд Зайца, не задерживаясь на поплавке, легко скользит по серо-голубой поверхности воды, подернутой рябью и напоминающей под нестерпимым солнечным светом расплавленную сталь; по ее шелковисто-мягкой глади легко и бесшумно скользят рыбацкие баркасы, шлюпки, байдарки, яхты и маленькие ялики. Если сощурить ресницы, они составляют причудливую мозаику и грозят столкнуться друг с другом, но между тем благополучно расходятся и продолжают свой путь. Да и вся эта жизнь на реке и под солнцем кажется такой беспечной и легкой!