Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы - [221]

Естественно, — сказал Мочалов, — вы очутились в положение ковра, из которого выбивают пыль.

— Очень правильно, кэмрад Мошалоу. Но ковер не чувствует, а мне было очень чувствительно. Я тогда продумал всю ночь. Не переставая думаю до сих пор. И мне начинает казаться, что ваша земля — настоящая большая земля. Я еще не совсем верю, что в ней все счастливы и нет никакого горя.

— Я и не говорил вам этого, Митчелл.

— Совершенно верно. Мне теперь хочется посмотреть вашу землю, пайлот. Я даже хотел бы пожить в ней. Я очень привязался к вам, кэмрад Мошалоу, и к вашим друзьям. Мне нравится ваша молодость. Вы все молоды. Вам двадцать четыре года, а профессору шестьдесят шесть, но у вас обоих одинаково молодая кровь. Она не застывает с годами. Кроме того, после вашего фокуса с лыжей я думаю, что вы лучший летчик из всех, которых я знаю. Очевидно, у вас все таковы. Почему это — я еще не могу понять. Я хотел просить вас, кэмрад Мошалоу, не могли ли бы вы взять меня к себе бортмехаником?

— Я был бы рад сделать это, — дружески сказал Мочалов, садясь рядом с Митчеллом, — но это очень затруднительно. Я военный летчик. Вы не можете быть бортмехаником в армии. Вы иностранец. Но, если хотите, — у меня много друзей в гражданской авиации, прекрасных и опытных летчиков и хороших людей. Они с удовольствием возьмут вас. Если по прошествии некоторого времени вы убедитесь, что наша земля похожа на ту счастливую большую землю, которая снилась вам, вы сможете принять подданство Союза, и тогда мы будем опять вместо и, если придется, драться с людьми, которые не верят в большую землю и хотят ее уничтожить. Согласны?

— Согласен, пайлот, — кивнул Митчелл, — я только возьму с вас слово, что вы постараетесь найти мне работу поблизости от себя и будете отвечать мне на письма.

— Непременно, Митчелл. Беру с вас также обещание писать мне часто и рассказывать о всех своих сомнениях.

— Хорошо, пайлот. И мне можно будет съездить на две недельки в Америку попрощаться с моей ма?

— Без сомнения. Вы можете перевезти и вашу мать на большую землю.

— Нет, кэмрад Мошалоу. Старый человек всегда предпочитает умирать на своей старой земле. Но у меня есть сестра и зять. Если я найду счастье у вас, я перевезу Фэй и Джемса. Джемс хороший электрик. Может быть, он тоже найдет работу.

— Мы электрифицируем нашу страну в таких размерах, Митчелл, что в ней найдется место и работа для многих Джемсов.

— Да? Это не похоже на Америку, кэмрад Мошалоу. — Митчелл встал. — Спокойной ночи. Извините, что отнял у вас время.

— Спокойной ночи, кэмрад Митчелл… Постойте, — остановил Мочалов, когда Митчелл взялся уже за ручку двери, — черт возьми, я же забыл сказать вам самое главное. Поздравляю вас, Митчелл!

— С чем, пайлот? — спросил Пит.

— Я сегодня получил телеграмму от правительства. Правительство представило все мое звено, и вас в том числе, к награждению орденом Ленина. Это высший орден нашей родины, Митчелл.

— Меня? — спросил Митчелл недоумевая.

— Да, вас.

Митчелл раздумывал.

— Я не знаю, пайлот, что это за орден. Но я немного знаю Ленина. Я однажды читал его биографию и получил большое уважение к вашему первому президенту. Он был очень хороший человек, и потому это, наверное, хороший орден.

— Это лучший в мире орден, — сказал Мочалов, — я горжусь тем, что буду иметь его, хотя думаю, что не сделал ничего особенного, чтобы его заслужить.

— Это не так, пайлот. Если бы я был вашим правительством, я бы дал вам за фокус с лыжей не один, а два ордена.

— Спасибо за щедрость, Митчелл, — усмехнулся Мочалов.

— Это не щедрость, пайлот, а справедливость. Вы заслужили орден. А я постараюсь его заслужить.

— Эх! Хорошо жить, Митчелл, черт возьми! — сказал Мочалов. — Что бы такое сделать повеселей?

— Не знаю, пайлот.

Мочалов задумался, потом слегка покосился на Митчелла и, засунув руку в карман, вытащил бутылку.

— Странно, — сказал он, подбрасывая бутылку на ладони, — одну я выбросил, а эту забыл.

Он повертел бутылку за горлышко и снова искоса взглянул на Митчелла.

— Она, кажется, откупорена, Митчелл?

— Да, пайлот.

— Что же с ней делать? Может быть, выпьем полстаканчика в вашу честь, Митчелл?

— Это не разрешается уставом, пайлот, — сурово ответил Пит, отведя глаза в сторону.

Мочалов вынул пробку и налил по четверти стакана себе и Митчеллу.

— Нет правил без исключения, — он пододвинул Митчеллу стакан, — это одно из положений диалектики, товарищ Митчелл.

— Я не знаю, что такое диалектика, — невозмутимо ответил Митчелл, принимая стакан, — но знаю, что это хороший ром, пайлот.

— За ваше будущее на большой земле, Митчелл! — Мочалов звякнул своим стаканом о стакан Митчелла.

— Тэнк ю, пайлот, за ваше также.

19

Самолеты низко пронеслись над Эгершельдом, держа курс на морскую обсерваторию. На бледно-голубом серпе Золотого Рога утюжками стояли военные и торговые корабли. Их было много, и они были по-парадному расцвечены флагами.

— Посмотри, — услыхал Мочалов в наушниках голос Саженко, — везде и повсюду флаги. Праздник, что ли?

— Какой? Первое мая три дня назад было.

Мочалов с недоумением разглядывал бухту, корабли, набережные, дома. И на домах, как на кораблях, красными бабочками отдыхали флаги.