Собрание сочинений. Т. 1. Рассказы и повести - [7]

Этим индивидуальным протестом в повести «Проклятый двор» не исчерпывается сопротивление злу.

Нетрудно заметить, что повесть вся складывается из рассказов различных персонажей. Чамил рассказывает фра Петару о султане Джеме, Хаим — о Чамиле, фра Петар пересказывает все, что ему запомнилось, некоему неназванному юноше, пересказывает несвязно, не по порядку, давая происшедшему свое толкование. История Чамила-Джема предстает как бы в системе зеркал, дробящаяся, не проясненная до конца, оставляющая простор воображению читателя. Такая повествовательная форма — «рассказ в рассказе» — часто используется Андричем (рассказы «Туловище», «Испытанье» и др.). В повести «Проклятый двор» это не только художественный прием.

Сказы, легенды, предания, были и небылицы Андрич всегда считал насущной потребностью души человека. В самых невероятных боснийских вымыслах он умел увидеть «историю живых людей и давно ушедших поколений» («Рассказ о слоне визиря»). Он показал, как рождаются эти сказы и предания, как они живут и воздействуют на сознание народа («Мост на Дрине»). В «Проклятом дворе» и небылицы Займа о его любовных победах, и доверительные рассказы подозрительного Хаима, и глубоко прочувствованная исповедь Чамила становятся явлениями подлинной жизни, отвергающей то давление на личность, которое оказывает на нее тюрьма. И дело не только в том, что узникам не остается ничего другого, чтобы сохранить духовную независимость. Без рассказа, без исторической памяти, связующей людей, жизнь стала бы намного беднее: «Что бы мы знали о чужих душах и чужих мыслях, о других людях и даже о себе самих, о других слоях общества, о незнакомых краях, землях, которых мы никогда не видели и вряд ли когда-либо увидим, если бы не было людей, в устной и письменной форме повествующих о том, что они видели или слышали и что в связи с этим думали и пережили?» Без таких повествований жизнь могла бы стать скучной описью разрозненных вещей. Такой, какая идет после смерти фра Петара: «Клещи большие, одни. Ножовка стальная, немецкая, одна…» Но от фра Петара осталось нечто более высокое и прочное, чем эти вещи, — его рассказ о человеке, не склонившемся перед злом.

Цикл новелл «Дом на отшибе» возвращает нас к тем ситуациям, мотивам, типам, которые отчасти уже знакомы по романам и другим рассказам Андрича. Один из маленьких самодержцев Боснии Али-паша, под конец жизни без видимых причин смещенный, подвергнутый унизительному наказанию и убитый; девушка-невольница, покончившая с собой накануне продажи; старый циркач, влюбленный в холодную и бессердечную канатную плясунью; чудаковатый сказочник… Каждый из этих людей, принадлежащих к разным эпохам, национальностям, вероисповеданиям, прежде всего — личность, неповторимая и цельная. Они оказываются в ситуациях, которых не в силах изменить, и все же каждый сохраняет верность себе, даже если за это приходится заплатить жизнью. Пристально рассматривая эти необычные и пестрые судьбы, Андрич старается выяснить, какой след оставили они после себя на земле.

Идея связи времен, выраженной не в безликом его движении, а в череде людских судеб, как звеньях одной цепи, главенствует в последней книге рассказов Андрича. Такая связь существует, считает Андрич, хотя она не всегда видна, хотя она сложна и причудлива. Воплощение этой причудливой связи — уединенный дом в старой части Сараева, где обитает автор-рассказчик и где его посещают призрачные собеседники, повествующие о себе. Старый дом — еще один образ-метафора. Его облик, в котором смешались разные эпохи и стили, противоречивые стремления его владельцев, говорит о непростых формах передачи исторического опыта.

Так же странно и неожиданно сплетается прошлое и настоящее в судьбах людей. Герой новеллы «Рассказ» эфенди Ибрагим, чудак, нищий сказочник, живущий в воображаемом мире своих удивительных историй, не похожих на окружающую действительность, может показаться выпавшим из реальной жизни. Но это не так. Его небылицы — своего рода протест против произвола властей, погубивших его отца. С молоком матери всосавший горечь сиротства и ненависть к убийцам, но не обладавший отцовским мужеством, Ибрагим ушел в вымышленный мир. В мире, о котором он постоянно рассказывает своим землякам, люди окружены уважением, никто никого не обижает, а все происходящее имеет благополучный конец. «В сказках прошла вся его жизнь, сама напоминающая сказку», — говорится в новелле. И все же эта жизнь оставила след, и след заметный. Сказочник давно похоронен на сараевском кладбище, а его истории передаются из уст в уста по всей Боснии и для многих «составляют часть действительности, более того, только в них действительность и получает свой настоящий облик и значение».

Иво Андрич. 1922 г

Никакая судьба, таким образом, фатально не ограничена собственным кругом, она обращена и в прошлое и в будущее. Все «живые люди и ушедшие поколения» незримо связаны между собой. Человек — каким бы он ни казался при жизни малозначительным — необходимое звено в цепи поколений, говорит Андрич своей последней книгой.

Послевоенные десятилетия — самый плодотворный период гражданской и писательской биографии Андрича. Если в 20—30-е годы, находясь на дипломатической службе, Андрич бывал надолго оторван от югославской литературной среды, то в новой, социалистической Югославии он оказался в гуще литературной жизни.