Собрание сочинений - [19]

чем вздрагивая, хмыкая, сопя

в других искать и находить себя.

Горюй, горюй. Сквозь наши времена

плывут и проползают имена

других людей, которых нам не знать,

которым суждено нас обогнать,

хотя бы потому, что и для нас

трудней любить все больше каждый раз.

Итак, за сценой нарастает джаз,

и красные софиты в три луча

выносят к рампе песню Скрипача.

14. Романс Скрипача

Тогда, когда любовей с нами нет,

тогда, когда от холода горбат,

достань из чемодана пистолет,

достань и заложи его в ломбард.

Купи на эти деньги патефон

и где-нибудь на свете потанцуй

(в затылке нарастает перезвон),

ах, ручку патефона поцелуй.

Да, слушайте совета Скрипача,

как следует стреляться сгоряча:

не в голову, а около плеча!

Живите только плача и крича!

На блюдечке я сердце понесу

и где-нибудь оставлю во дворе.

Друзья, ах, догадайтесь по лицу,

что сердца не отыщется в дыре,

проделанной на розовой груди,

и только патефоны впереди,

и только струны-струны, провода,

и только в горле красная вода.

15. Комментарий

Он отнимает скрипку от плеча,

друзья, благодарите Скрипача.

Так завернем в бумажку пятаки

и – в форточку. И взмах его руки

на дне двора беспомощно мелькнет,

он медленно наклонится, вздохнет

и, растянув в полуулыбке рот,

упавшие монеты подберет.

Вот вспоминай года после войны.

По всем дворам скитаются они,

и музыка ползет вдоль темных стен

то дважды в день, а то и трижды в день.

Свистят, свистят весь день смычки калек,

как будто наступает новый век,

сплошное пенье, скрипки, кутерьма,

и струнами опутаны дома,

и все смычки военные свистят,

и пятаки по воздуху летят.

Как учит нас столетье выбирать

тот возраст, где удачней умирать,

где целый дом роняет из окна

тот возраст, где кончается война,

тот возраст, где ты шествовал меж пуль.

Ты голову просовываешь в нуль,

просовываешь новую тоску

в нуль с хвостиком, а хвостик – к потолку.

Но где они, куда они ушли

и где твои слова их не нашли.

Ведь это все звучало не вчера,

и, слыша только скрипки со двора,

сквозь эти дни все рушится вода.

К каким делам мы перешли тогда.

Была ли это правда, или ложь,

теперь наверняка не разберешь,

но кто-то был правдив, а кто-то лжив,

но кто-то застрелился, кто-то жив,

а кто играет до сих пор в кино,

но остальные умерли давно.

Но был другой – таким и надо быть -

кто ухитрился обо всем забыть,

своей игрой столовые пленяв.

Живи, живи. Мы встретимся на днях.

Живи в послевоенных городах,

играй в столовых, вечером – в садах,

играй, играй провинциальный вальс

и мальчикам подмигивай – для нас.

Твой день пройдет, мелькнет, как легкий тур

среди смычков, огней, клавиатур,

провинциальный клен прошелестит,

и женщина знакомая простит,

и Бог простит безумный краткий век

военных и заслуженных калек,

и ты уйдешь, не задолжав за хлеб,

но искус у окна преодолев...

16

И продолжать осмеливаюсь я.

Вперед, моя громоздкая ладья,

читатель мой, медлительность прости,

мне одному приходится грести.

Вот Арлекин в проулок повернул,

а Лжец Поэту ловко подмигнул

и, за руку схватив, повлек в проход,

за ними увязался Дон Кихот.

И вот они уже у входа в бар.

Усталый Человек на тротуар

бессильно опустился и заснул,

а дождь все лил, и разносился гул

дневных забот. Скрипач висел в петле.

А мы поговорим о Короле.

17. Баллада и романс Короля

Баллада

Жил-был король, жил-был король,

он храбрый был, как лев,

жил-был король, жил-был король,

король без королев.

Он, кроме хлеба, ничего

не ел, не пил вина,

одна отрада у него

была: война, война.

И день и ночь в седле, в седле,

и день и ночь с мечом

он мчался, мчался по земле,

и кровь лилась ручьем

за ним, за ним, а впереди

рассветный ореол,

и на закованной груди

во мгле мерцал орел.

Летели дни, неслись года,

он не смыкал очей,

о, что гнало его туда,

где вечный лязг мечей,

о, что гнало его в поход,

вперед, как лошадь – плеть,

о, что гнало его вперед

искать огонь и смерть.

И сеять гибель каждый раз,

топтать чужой посев...

То было что-то выше нас,

то было выше всех.

Ответь, ответь, найди ответ,

тотчас его забудь,

ответь, ответь, найди ответ,

но сам таким не будь.

Он пред врагами честь свою

и шпагу не сложил,

он жизнь свою прожил в бою,

он жизнь свою прожил!

Гони, гони, гони коней,

богатство, смерть и власть,

но что на свете есть сильней,

но что сильней, чем страсть.

Враги поймут, глупцы простят,

а кто заучит роль,

тот страстотерпец, тот солдат,

солдат, мертвец, король.

Простись, простись, простимся с ним,

простимся, чья вина,

что тишь да гладь нужна одним,

другим нужна война,

и дробь копыт, и жизни дробь,

походные костры.

Одним – удар земли о гроб,

другим – кларнет зари.

Романс

– Памятью убитых, памятью всех,

если не забытых, так все ж без вех,

лежащих беззлобно – пусты уста,

без песенки надгробной, без креста.

Я то уж, наверно, ею не храним,

кто-нибудь манерно плачет по ним,

плачет, поминает землю в горсти,

меня проклинает, Господь, прости.

Нет мне изгнанья ни в рай, ни в ад,

долгое дознанье, кто виноват,

дело-то простое, гора костей,

Господи, не стоит судить людей.

Ежели ты выжил – садись на коня,

что-то было выше, выше меня,

я-то проезжаю вперед к огню,

я-то продолжаю свою войну.

Я проезжаю. В конце – одно.

Я-то продолжаю, не все ли равно,

все-то на свете в говне, в огне,

саксофоны смерти поют по мне.

Радость или злобу сотри с лица,

орлик мой орлик, крылья на груди,