Собрание сочинение. Том 1. Я буду писателем. Дневники. Письма - [212]
Переснимись у Лабунского по возможности до обеда.
Твое послание помогло мне ясно представить вашу новую шестиклассницу.
Воображаю, как суетится теперь Анна Петровна по случаю эпидемии. Не дай бог.
Слушай, сделай Малютке выговор, если увидишь его. Этот Жорж за все время писал мне только раз.
Слушай, любезная, что за необразованность в твои годы? «Петь Лазаря» — это значит милостыни просить. Невежество! Выеду я, вероятно, числа двадцатого. Не раньше 18‑го.
Надеюсь, на этот раз ты ответишь аккуратнее, т. е. не через сто лет, как в прошлый раз. Как Костино здоровье[68]? Где Нерсик?
Поклонись Василию Федоровичу и Вере Константиновне. Жду письма.
Е Шварц
Нравится тебе мря почтовая бумага?[69]
Признаться, я предпочел бы заплатить еще раз за прошлогоднюю свинью с четырьмя восклицательными знаками и ходить весь день из — за этого без обеда, чем получить это оплаченное, оглушительное краткое письмо. Помимо всего прочего, адрес неверен! Я только 23‑го в 7 часов вечера вернулся из Петербурга и доподлинно знаю, что девочкам надо писать — 12 линия, д.31 б, а не просто 31 — ибо там существуют дома 31 а, 31 б и 31 в.
Письмо дойдет и по твоему адресу, но с некоторой задержкой, а лично присутствуя в Петербурге, будешь метаться напрасно между а, б и в и проклинать давших такой подлый адрес. К счастью, я поехал просто к Юрке, а он меня свел к девочкам. Спасибо, что не прислала адреса раньше!
Теперь перейдем к краткости и лаконичности. Чем я провинился? Если даже преступление мое так ужасно, то неужели оно так невыносимо, тяжело и черно, что твоя клетчатая почтовая бумага разорвется и истлеет от описания его? В Англйи раньше вешали охотно; но всем разрешалось перед повешением произнести защитительную речь, как бы гнусно он ни наподличал. И был (правда, один за все время) случай, когда преступник произнес такую основательную и справедливогорячую речь, что его оправдали на глазах у разомлевшей и мрачно разочарованной виселицы.
Мне, честному, ни в чем не признающему себя виновным, студенту юридического факультета, не дают и этой слабой возможности, которую даже кровожадное английское правительство старых времен считало необходимой. Моя честность и невинность сослужили в данном случае мне скверную штуку, ибо я не имею никакой, даже маленькой черточки, пятнышка, которое могло бы сойти за преступление и дать основание оправдательной речи. Ради бога — в чем меня обвиняют? — как сказал один воробей, обвиненный в краже 3 фунтов мяса из мясной лавки. — Будем надеяться, что обвиняют меня столь же основательно, сколь и вышеупомянутого злосчастного воробья. Жду ответа, перемигиваясь с виселицей на досуге.
Описал бы Петербург, где прожил дней 10–11, да ты вот чего — то ругаешься. Во всяком случае, передаю поклон от Лели и сообщение от нее же, что она пока писать не намерена. «Не знаю, когда напишу», — вот ее точные слова. Остаюсь, с тревогой ожидая ответа, невинный преступник, кровожадный воробей.
Е. Шварц
P. S. У меня больше оснований ругаться, ибо это второе письмо тебе, а ты мрачно молчишь или ограничиваешься 5 словами.
Надоело мне торчать в Москве до смерти. Погода хорошая, а пойти некуда, всюду наперлись москвичи и гуляют, и скандалят, и поют. На Воробьевых горах на каждое дерево приходится по три туриста. А на бульварах деревья кажутся перепуганными и заблудившимися в гнусной толпе. Первый раз в жизни я провожу весну в большом городе, и прескверно провожу. Что же касается до экзаменов, то их не проведешь. Раньше я был уверен, что сдам один. Теперь я ни в чем не уверен. В общем, чувствуешь себя так гнусно, что выть хочется. Тем более, что не сдать экзаменов — это потерять свободу летом. В довершение всех благ деньги объявили мне бойкот. Покинули и не думают вернуться. Жалуются на небрежное обращение. Знакомые утверждают, что я сам виноват. Слишком распустил их, дал власть им. Что нового в Майкопе? Кто остался на второй год, кто
вылетел, кто переходит? Есть ли надежда у кого — нибудь на золотую медаль? О полете Пахомова я слышал. Будем надеяться, что Бидерман, по вашему выражению, достаточно «разочаровалась в нем», и они не поженятся.
Вчера Левке Оськину прислали майкопские газеты, и я проливал слезы умиления над описанием «феерического блеска городского сада при электричестве» и историей мадам Никулиной и Линского[70]. Стихи же, где проносится «городская такса», над которой торговцы смеются, «как с Линдера Макса[71]”, меня убили совсем. Хороший город. Где теперь Драстомат! Что Василий Федорович? Что Наташа?
Четвертые сутки нашего путешествия застали нас в Туапсе. Ага! Оценили вашу заботливость, найдя в сидорах массу сюрпризов. От шоколада я воздержусь. В 4 часа уезжаем в Красную Поляну, потому что нам так хочется.
Трампы Ю.Соколов, Е.Шварц.
Спасибо за все.
Уважаемая Ваврара* Васильевна!
Как вам ходилось в горах и дышалось под небесами? Какими оказались ваши спутники и какой спутницей оказались вы сами? Как выглядит Майкоп без нас и какова жизнь среди опустевших стен? Каков адрес девочек? Студент (вероятно) Шварц получит эти сведения, если вы соблаговолите направить их студенту (вероятно) 1-го курса юридического факультета Московского Императорского университета (т. е. в университет). Теперь о том, как выглядим мы (Шварцы) без Майкопа. Папа обменял штатский костюм на мундир ординарного врача Екатеринодарской войсковой больницы
