Собрание сочинение. Том 1. Я буду писателем. Дневники. Письма - [152]

11 мая. И мы так и сделали. Сказали хором, посреди урока: «Смысла в жизни нет». Вышло это эффектно. Яцкевич засмеялся, после чего это изречение мы повторили. И оно вошло в моду. От времени до времени на тех уроках, где мы это могли себе дозволить, по данному знаку класс произносил печально: «Смысла в жизни нет». Произошло это в двенадцатом году. Когда я приехал в Майкоп летом 1915 года, то узнал с удивлением, что после нашего окончания обряд этот не только не забылся, а напротив, вырос, усложнился. Откуда он пошел, новое поколение реалистов объяснить не могло. Но от времени до времени на тех уроках, где они могли позволить себе это, по данному знаку малышки произносили следующее: «Смысла в жизни нет, жизнь наша копейка, Викеша — бузовар, Жако — душка, вздохнем ребятки! О — о — о-о!» (глубокий вздох). Кроме этого, в классе было много поговорок и словечек, происхождение которых иногда было известно, иногда скрывалось во мраке времен. Не все они были пристойны. Иные из них, например: "Ангидрид твою перекись марганца", были достижением всех реальных и гимназий России. Специально майкопским было полупристойное восклицание: «Захотелось Викеше аре!» Что оно значило, никто не мог бы объяснить в точности, но… Любили мы повторять с армянским акцентом следующее: «Люблю ученик, бедный, стрядают!» Так будто бы говорил армянский артист Адамян (или Абрамян?), пропуская учащихся на свои спектакли бесплатно. Слово «грюбо» или «грюбо» выражало похвалу. Когда был построен во дворе флигелек для занятий аналитической химией с вытяжным шкафом, труба которого выходила на крышу, Миша Зайченко сказал: «Залезть на крышу, да голышом (т. е. камнем) да у трюбу — грюбо!»

12 мая. Возвращаюсь в Майкоп. Володя Тутурин, о котором я уже рассказывал, нескладный, огромноголовый, в очках, был нам ближе других, но не близок. Он не так разговаривал. Литературно. Мы над ним подсмеивались, как все. А он все так же был влюблен в Наташу — безнадежно, почтительно. Однажды мы пошли за Белую — девочки Соловьевы, я и Володя Тутурин. Мы прошли по шоссе дальше обычного, еще версты три за Курджипс. Тут мы разводили костер, и Володя особенно старался — тащил хворост, волок его из чащи, раздувал пламя. На обратном пути Володя загрустил и пожаловался на холодность Наташи. «Видел, как я старался, а она хоть бы спасибо мне сказала». Я несколько удивился этому желанию. За что тут было благодарить? Прогулка была не Наташина, а общая. Но я понял, что ему хотелось не благодарности, а чтобы Наташа заметила, во имя кого он так старался. И чтобы утешить его, я выразил уверенность, что Наташа еще поблагодарит его, когда мы будем прощаться. Володя предложил пари на десяток пирожных, что этого не случится. Я пари принял, потом присоединился к Наташе, которая задумчиво шла впереди, рассказал о случившемся и попросил поблагодарить Володю за его старание. Она выразила сомнение, будет ли это честно. Я сам не был в этом уверен, но сказал, что да. Будет честно. Что я читал какой — то американский рассказ, где пари было выиграно именно так. Во всяком случае, Наташа, прощаясь, поблагодарила Володю, и он радостно сверкнул своими карими глазами.

15 мая. Володя Тутурин сверкнул на меня своими небольшими карими тазами из — под очков, и мы пошли с ним в булочную Окумышева, купили десяток пирожных и съели их всей компанией. Володя был одаренным математиком. Однажды разнесся слух, что он решил какую — то знаменитую теорему, за которую кем — то и когда — то была назначена какая — то премия. Ферма? Или другая? Есть, кажется, знаменитая теорема, связанная с теорией чисел. Отец Володи, профессор Новочеркасского политехникума, проверил и сказал, что решение найдено. Но Василий Соломонович отыскал в доказательстве ошибку и удивлялся, как ее мог просмотреть Володин отец. И Василий Соломонович добавил: ‘Без теории чисел эту теорему не решить». Слава Володи как математика от этого не упала — все — таки можно было подумать, что теорема решена. Но он потрясал всех при этом полной, болезненной почти, неспособностью к русскому языку. К литературе.

16 мая. Он учился по всем предметам отлично и только сочинения писал не то что плохо — странно. Он много читал, был умный мальчик, но тут словно терял разум. Всех знако — мых — ведь жили мы в Майкопе тесным кругом — беспокоил вопрос: кончит ли он седьмой класс (он был на два класса старше меня) или его оставят на второй год. Бедняга Володя с пятерками по всем предметам и с двойкой по- русскому. Однажды Василий Алексеевич, Юркин отец, доказывал при мне у Соловьевых, что у Володи неладно (это было его любимое слово) с координацией движений. (Тут я услышал это выражение в первый раз и часто пользовался им впоследствии.) Володя, по словам учителя, перед тем как начать писать, это ясно обнаруживал. Многие, взяв перо в руки, прежде чем приступить к самому процессу писания, как бы примеряясь, делают пером плавные движения. А Володя делает над строчкой движения ломаные, путаные и пишет безобразные буквы и делает необъяснимые ошибки. Например, слово «пьяный» он написал так — «пянный», пропустив мягкий знак и поставив два прописных «н» посреди слова. При мне Василий Соломонович сказал Володе, что педагогический совет решил оставить его на второй год. Он изменился в лице, но мужественно, ни слова не сказав, кивнул головой и ушел. Незадолго, а возможно, и задолго до этого, он болел брюшным тифом в тяжелой форме. Говорили, что у него падает деятельность сердца и не знают; чем поддержать ее. Мне пришло в голову, что хорошо бы заставить Наташу навестил» больного. Несомненно, это усилит деятельность его сердца. Но я не посмел сказать об этом ни Наташе, ни тем более никому из взрослых. Но придя навестить Володю, я в прихожей встретил Наташу, уходящую домой. Лицо ее было бледно и строго, и я понял, что Володю она навестила как больного товарища, но чувства ее не изменились. О деятельности сердца я промолчал.