Собиратели трав - [29]

За одну разбитую бутылку начальник не казнит его, да, может, и не заметит — вон их сколько. Пройдя шагов сто, До Хок-ро почувствовал, что устали руки. Он бы отдохнул, да сесть было не на что — деревянный тротуар занимать нельзя, когда идет так много людей. Под настилом тротуара плескались и крякали утки, там текла грязная вода. Неизвестно было, в каком месте сумели утки найти лаз под тротуар и где потом вылезут.

Доски настила от пыли и времени стали серыми, кое-где желтыми заплатами лежали подремонтированные участки. И вот на таком именно месте, где меньше всего ожидал, До Хок-ро провалился ногой, наступив на переломленную пополам новую доску. Он чуть не боднул головою землю, но на ногах удержался, однако три бутылки выпрыгнули из рук, как рыбы. Три бутылки с зияющими дырками в боку валялись на дороге, все рядышком. В руках у До Хок-ро остались всего две. Можно было ударить ими одна об другую и осколками порезать себе лицо, а потом уйти куда глаза глядят, чтобы все позабылось.

Как раз в этом месте сбоку тротуара оказался пенек от спиленного столба, на него и уселся До Хок-ро, поставив по бутылке на каждое колено, держа их за горлышки. Вдруг одно колено почуяло мокрое, под штаны просочилось пиво и потекло по ноге. До Хок-ро поднял бутылку вверх — дно ее осталось на колене, и шипучая влага хлынула ему в сапог.

До Хок-ро задумался. Демон, что плясал в глазу начальника Бута, следил за ним издалека. Он, злобная и насмешливая нечистая сила, решил, видно, поизмываться над стариком и перебить одну за другой все бутылки. С ним До Хок-ро тягаться, конечно, не мог. Если дело обстоит так, если само небо против него, то он может успокоиться — он не виноват.

Он посмотрел в небо. Там, намного выше облаков, тянулся длинный и белый, ровно закругляющийся жгут — след от самолета. Это, возможно, не растаял еще тот, подумал До Хок-ро, который он заметил тогда, когда в прошлый раз смотрел в небо.

Идти с четырьмя бутылками легко, но лучше бы уж мучился он и тащил все девять. Пять бутылок украл у него демон. Беда была настолько большой, что старик шел и ничего не видел вокруг — одни мелькающие чьи-то ноги. О, это были спокойные, беспечные, счастливые ноги. У них на щиколотках просыхала соль от морской воды. Они осторожно обходили провалы на тротуаре и не желали ступать в прах улицы, по которой брел До Хок-ро.

Четыре бутылки — груз легкий, три в карманах, одна в руке. Начальник Бут ожидает много пива, а До Хок-ро принесет ему всего четыре бутылки. Где остальные пять, старик? Демон выпил, начальник, демон, который пляшет вон в том глазу.

До Хок-ро вскоре выбрался к морю. Одна нога, которой он провалился в дырку, болела. Усталые ноги протащили его вместе с оставшимся пивом мимо будочки колодца, у которой по-прежнему шумела и толкалась молодежь. Справа, где сверкало море, звенел смех, шумели падающие волны.

Старик донес благополучно четыре бутылки и поставил перед Бутом и его пожарным солдатом. Начальник посмотрел на бутылки, посмотрел на До Хок-ро и вдруг замолотил диким смехом. Смеялся он потому, что видел перед собою самого бестолкового на свете человека. Стоило два часа бегать по такой жаре, чтобы принести две пары бутылок пива, в то время как он, Бут, выпивал разом целую дюжину! Но, взглянув еще раз на До Хок-ро, потного, с почерневшим, усталым лицом, Бут смягчился и сказал: «Сдачи не надо, старик, деньги оставь себе. Пей пиво!»

Витька Бурсой аубами отделил железную пробку от пивной бутылки и протянул пиво старику. До Хок-ро стал пить, подняв бутылку над собою, и тут подумал, что хорошо бы сейчас подоспел его больной товарищ, тоже угостился бы пивом. Старик скосил глаза сперва направо, потом налево, но никого перед собою кроме пожарников не увидел.

ТЫ НЕ БРАТ ЛИ МОЙ, МУРАВЕЙ?

Человек пошел за лестницей, которую они прятали за домом, в кустах лопуха и кислицы. Им приходилось опасаться теперь воров — однажды у них сняли с крыши много провяленной камбалы, пока оба ходили на сопку за травой. После этого незнакомец и придумал прятать лестницу за дом. Так было проще, чем снимать и уносить всю рыбу.

Свалив с себя на землю охапку мокрых, глубиной и холодом пахнущих водорослей, До Хок-ро стоял лицом к углу дома, за которым исчез незнакомец: сначала голова и плечи скрылись, затем мелькнули босые ноги. А теперь, ожидал старик, должен появиться из-за стены конец лестницы, а потом сам человек, несущий ее на плече. Время шло, а незнакомец с лестницей не появлялся. Но надо было вывешивать длинные ремни морской капусты на крышу, и старик терпеливо ждал, вслушиваясь в шум, плеск и удары волн, падавших на берег за его спиной, бездумно глядя на то, как сильный ветер треплет летящую ворону. Она рвалась против ветра, тяжело загребая крыльями, и двигалась вперед с трудом, медленно, как во сне. Но вдруг она свернула в сторону, и ее тут же подхватило и прочь унесло порывом. До Хок-ро опустился на завалинку у двери, поднес к лицу руку и стал рассматривать больной палец, обмотанный тряпицей. Палец нарывал, тихо садня, тряпица взлохматилась, и длинная нитка от нее тянулась и билась на ветру. Старик оборвал нитку и отбросил, взглянул на море, на сбитые тугими комочками, быстро бегущие облака. Волны моря и облака на небе неслись в одну и ту же сторону. Волны прыгали, как лошадиные гривастые головы на беспокойных шеях, и несчетно велик, страшен был их дикий табун. Между облаками ярко вспыхивало и потухало солнце. День был ветреный, но теплый; ветер согревал, а не холодил тело, и за Камароном берег был усеян купальщиками. Большие зеленые волны нагоняли одна другую, поднимались стеною и рушились на песок, и шум стоял от них по всему берегу, будто кидали на землю огромные мешки с зерном.