Собиратели трав - [28]

Когда же он открыл глаза, рядом с ним оказался пожарный начальник Бут. Выпятив большой розовый живот с выпуклым пупом на его вершине, Бут стоял перед стариком и говорил, нарочно ломая речь:

— Старик, твоя что тут делай?

— Ладно, не пугай его, Леонтьич, — заступился Бурсой. — Живет же такой человек на свете… эх! И еще думает, что я вор…

— Раз он так думает, то я должен с ним побеседовать, — вызвался Бут и внушительно продолжал, обращаясь к старику: — Ты почему здесь живи? Кто разрешил? Завтра я присылай бригаду и твою хибарку ломай-ломай, ясно?

— Отвали, Леонтьич, — увещевал Витька своего начальника, — ты его не дразни, он и так напуганный, как хорек. А ведь лучший друг мне был, пока не засволочился!

— Друг, говоришь? — словно бы удивился Бут и высоко воздел густые брови. — Тогда… — сказал он задумчиво, — надо послать его за пивом. Га?! — вскрикнул дюжий Бут и ошеломленно захохотал.

Он протянул старику синюю денежную бумажку и строго проговорил:

— Пиво. Пиво, понимай твоя?

До Хок-ро давно уже все понял. Толстый офицер пожарников желал веселиться дальше. Ему, видимо, захотелось пива. И придется теперь, конечно, идти за этим пивом. А вдруг Бут и впрямь пришлет рабочих, чтобы они сделали «ломай-ломай» на Камароне. Масико уехала, сказала, что вернется лишь к концу лета, куда девать всю морскую капусту, сушеную траву и шиповник-ягоду? Нет, начальство сердить не надо. Ведь в круглом глазу Бута как бы приплясывает маленький огненный демон…

Ах, если бы тут был его больной сосед, он бы поговорил с пожарниками и все уладил. Но тот с утра ушел куда-то к Чайкино, глядя на ходу в сторону моря. Что ж, придется теперь за все отвечать одному До Хок-ро.

Так и влез он в непочиненные свои сапоги и захлопал ими по тропинке. Выходя с Камарона, он оглянулся и увидел, как Витька сидит на песке, а дюжий Бут стоит над ним и хохочет во всю глотку, держась за живот.

Вскоре стали попадаться навстречу отдыхающие у моря люди. Два парня садились в мотоцикл с коляской. Они укатили на вихляющей и грохочущей по дороге машине, подняв тучу пыли, и До Хок-ро шагов двести ругал их, пока пыль не рассеялась вокруг него. Деньги он держал в руке, боясь потерять, то и дело подносил кулак к лицу и смотрел, цела ли бумажка. От пота, пыли и жары ему захотелось воды — умыться бы и попить. Он пошел бы побыстрее, но рваный понизу сапог выворачивался вбок и проклятая скользкая нога выскакивала прямо на землю.

Люди шли навстречу в белых рубахах и цветных платьях. Они шли к морю с довольными лицами, кто с сумкой, а кто налегке, закатав рукава рубахи. У женщин были гладкие загорелые руки, почти у каждой часы. До Хок-ро утирался рукавом пиджака и косился на встречных, боясь смотреть прямо в лицо: а вдруг кто-нибудь из них знает, что м^ого лет он нищенствовал и копил деньги, а потом напился пьян и дал себя обокрасть…

На море сверкали длинные волны, в глазах рябило от людей на берегу, счастливо визжали детские голоса.

У колодца, который был накрыт будочкой, До Хок-ро остановился. Он стоял и смотрел вверх, на сопку, пережидая, потому что в будочку полно набилось смеющихся парней и девушек. На сопке он увидел какую-то русскую старушку в черном платье п белом платочке. Вытянув перед собой ноги, она сидела и глядела в море. Парни и девушки все смеялись, одни уходили, но подходили другие, еще и вще, все веселые, полуголые. До Хок-ро махнул рукой и пошел дальше, не умывшись и не попив воды.

Попил он уже в городе, из колонки возле моста. По нему шли и шли люди, кто на море, а кто с моря, мелькали разные зонты, ноги стучали по доскам настила. Перешли мост солдаты с оружием, подошли к колонке и стали пить. Они жадно нагибались к воде, спины у них были мокрые от пота. Стояла самая жаркая пора на Сахалине. Один солдат вынул папиросы и закурил. Он протянул пачку и кивнул — бери, мол. До Хок-ро замотал головой — нет, он не курит. Вытерев мокрое лицо кепкой, он пошел дальше, ему надо было спешить.

Пива не оказалось в том краю города, где море, — все выпили. Пришлось До Хок-ро идти к магазину напротив клуба. В этом магазине все еще подымались горой яркие банки со сладкой рыбой, но старика они уже не манили. Он стал последним в хвост очереди, издали расправил в руке деньги. Широкая продавщица, когда он отдал бумажку, что-то спросила, и До Хок-ро поспешно закивал головой и сказал: «Пиво». Она опять спросила, и он повторил: «Пиво». И тогда она стала класть перед ним бутылки, стукая ими о прилавок, наложила столько, что старик перепугался. Он стоял и думал, что делать, но тут продавщица начала ругаться, покраснела, и тогда он положил в карманы штанов две бутылки, еще две в карманы пиджака, а остальные сгреб, как дрова, и пошел к двери.

Только он вышел на улицу, как из пиджака выпала бутылка и брызнула по всему крыльцу. Собака, лежавшая рядом с крыльцом, поднялась лениво, подошла, понюхала лужу, а затем посмотрела на До Хок-ро: ну, старик, что наделал? Отпихнув собаку ногой, До Хок-ро сошел по ступеням и стал припоминать по отдельности каждый карман — нет ли еще какого дырявого? Оказалось, что все они более или менее худые. До Хок-ро остановился, испугавшись, но тут сообразил, что если бутылки в карманах штанов и выпадут в прорехи, то не на землю ведь, а в сапоги. Так что разбиться может только то Бутово пиво, что в кармане пиджака. Но было похоже, что бутылка засела крепко.