Собиратели осколков - [81]

— Родные края проезжаем, — сказала вдруг Лиза. — Гадюшник. По этой вот дороге: пятнадцать камэ на северо-восток…

— Что, хочешь посетить, отчий склеп омыть слезами?

— Пошляк! К тому же он жив ещё, козел старый. Теперь, кстати, в Нов-Ладоге, тамошнему мэру задницу лижет.

— Ну так чего — отколешься?

— Я тебе мешаю? — обиделась Лиза.

Честно говоря, да, подумал Вовчик. Давешнее возбуждение исчезло, осталось только смутное ощущение чего-то не того, не соответствующего его образу жизни и взглядам… Господи, с ужасом понял он, она же ко мне в друзья набивается! Один, значит, за всех, и все за одного. Он вспомнил Толяна-Лохматого, и Верку-Пончик, и Боба-Юзера… И что у него самого когда-то было прозвище — Мегагерц… Нет уж!

Казалось бы, чего уж проще — мало ли что можно сказать, чтобы человек потом всю жизнь не мог тебя поминать, не выматерившись при этом. Да и помягче можно выразиться, главное — дать понять, подруга, нам с тобой не по пути. Но вот не смог. Не сумел. Воспитание ли помешало, или какие другие сентиментальные воспоминания, но буркнул он что-то вроде «поехали» и вытянул мерина длинным рябиновым прутом по крупу.

Восемнадцатое шоссе в те времена было главной дорогой, которой пользовалась гильдия для сообщения западных земель с Волховом — в обход зараженных руин Киришей и не забираясь во владения редкостного поганца сая Подпорожского, который торговых людей вешает на собственных кишках, если удаётся поймать кого-нибудь с поличным; товар и выручка, если таковые случаются, идут в казну. Деревня, которой посчастливилось оказаться на этой тропе цивилизации и дожить до того времени, когда по ней пусть и не рекой, но достаточно часто пошли гильдийские фуры, могла считать себя счастливейшей из окрестных деревень и поплевывать на остальных с высокой колокольни. А уж те, кто мог себе позволить содержать трактир, вообще ощущали себя полубогами. Но даже несмотря на это — вымирали. Хотя и с налётом аристократизма, если живёшь у Дороги — будь любезен соответствовать; жителей придрожных, в один ряд домов вдоль полотна выстроившихся, поселков всегда можно было определить по какой-то врожденной важности, с которой они совершали свой жизненный путь. На прочих, местных из глубинки, чухонцев убогих, они смотрели соответственно, сознавая свое величие и соблюдая соответствующую дистанцию. Впрочем, разницу между местным забулдыгой и проезжим гостем, особенно если с ним приехало пять-шесть тонн заморского товара, они знали твёрдо.

Лужа, Ратница, Дусьево…

За поворотом на Войбокало дорога поднялась на насыпь, возвышаясь над Ладожским разливом. Здесь они чуть не угодили под встречный автопоезд: огромный, когда-то в камуфляжных пятнах, а теперь выцветший от старости седельный тягач с прицепом — рефрижератором метров пятнадцать в длину — он пёр прямо посреди дороги, а мерину вдруг приспичило вылезти со своей обочины…

Вовчик таки вывернул его в последний момент, а то и воспоминания не осталось бы, всё ж шестьдесят тонн — не хухры-мухры, когда едет — земля дрожит. Автопоезд просвистел мимо, блеснул голограммой на борту, гуднул два раза презрительно и исчез, растворившись в перспективе.

Вовчик остановил чёртово четвероногое, отдышался и, отодрав от борта телеги дровину потолще, как следует отходил его по бокам. Мерин перенёс экзекуцию молча, но вечером, точнее уже ночью, когда, выехав на сухое, они развели костер и натянули тент, спасаясь от накрапывающего дождя, мерин, вспомнив, наверное, бурную молодость, принялся бить копытами и вообще изображать из себя мустанга в загоне; а когда Вовчик снова пошёл к нему с дубиной, оборвал ремень, которым был привязан к дереву и, отбежав метров на тридцать, стал жрать траву как ни в чем не бывало — тварь подлая. Так и бродил вокруг до утра, пугая птиц по кустам.

Места эти — не доезжая пару километров до Утопших — считались дурными и бандитскими. Спать поэтому Вовчик не стал, просидел всю ночь у огня с пистолетом. А часам к шести Фил объявил, что готов представить очередную версию местной новейшей истории. Правда, с некоторыми оговорками…

«Начать придётся с давних времен, ещё до Войны. Тогда, и это вовсе не секрет, все системы искусственного интеллекта, управляющие энергостанциями более чем районного значения, были объединены в единую сеть. Эта сеть управлялась ВЦСПС — Всероссийской Центральной Системой контроля Перегрузок и управления Снабжением тогдашнего министерства энергетики. Когда на Москву уронили энное количество кобальтовых боеприпасов, система тихо скончалась, и в умах (умишках) всех этих моральных уродов: хаев, саев, прочих паразитов — тех, которые уцелели — наступил полнейший разброд. В большинстве случаев локальные связи — с ближайшим мэром, тактическим мозгом соседней военной части, с местным почтовым сервером наконец, — сохранились, но централизация исчезла, а поскольку каждая станция была завязана на ВЦСПС напрямую, без посредства всяческих буферов-коллекторов-отстойников, доменообразование стало возможно только на расстоянии самого длинного целого кабеля. Правда, порой кабели эти, пересекаясь с линиями других служб и ведомств, тянулись достаточно далеко, проходя сквозь множество «сфер влияния».