Собиратель чемоданов - [25]

— Я же сказал: ничего.

— А вдруг все-таки осталась какая-нибудь вещь, — настаивал Чемодаса, — У меня самого сколько раз так было. Ищешь-ищешь, думаешь, потерял. Глядь — а она лежит себе в уголке.

— Да нет же! Я искал. Да у меня там и углов особых нет, все кругло, как кастрюле.

— Давай вместе поищем!

— Хочешь — ищи. Только я тебя уверяю, что это напрасный труд.

Упендра стащил свой колпачок и откинул крышку черепной коробки. Она, действительно, оказалась круглой, как кастрюля, и совершенно пустой. Чемодаса навсякийслучай постучал рукоятками ножниц по дну сундучка, в надежде, что оно окажется двойным.[75] Но двойного дна не оказалось.

Упендра захлопнул крышку и натянул колпачок.

— Ну, теперь убедился, что я был прав?

— Да, — вздохнул Чемодаса.

Обоим было невесело.

— Даже передать не могу, до чего все-таки неприятное ощущение, — сказал Упендра.

— От чего? — невинным тоном спросил Чемодаса, а про себя подумал: «Ясно от чего: совесть заела. За ножницы. Сейчас оправдываться начнет».

— От этой пустоты, — с горечью проговорил Упендра, — Чувствую себя так, словно меня обокрали. Веришь ли, с той минуты, как я это обнаружил, меня моя голова стала просто раздражать. Вот скажи, пожалуйста, на что она мне теперь? Каково ее предназначение?

Чемодаса пожал плечами.

— Вот видишь! И я не знаю, хотя все время только об этом и думаю. Хоть возьми да продай, честное слово! Лишняя тяжесть, да и только.

13. Чемодаса сидел, понурив голову. Маленькие ножницы в его руках тускло поблескивали прощальным стальным блеском. И вдруг — он чуть не вскрикнул, ослепленный внезапно сверкнувшей идеей. Не в силах усидеть на месте, он встал и произнес зазвеневшим от волнения голосом:

— Слушай! А почему бы тебе и вправду ее не продать?

— Гармошку — ни за что! — твердо сказал Упендра.

— Да не гармошку! Голову!

— Ты с ума сошел, — убежденно произнес Упендра, отодвигаясь от него. — Вы все здесь с ума посходили. Остаться без головы, чтобы меня все принимали за осужденного?! А о лице моем ты подумал? На чем мне прикажашь его носить? На заднем месте?

— О лице ты не беспокойся! — быстро, как в лихорадке, заговорил Чемодаса. — Найдем мы, на чем тебе его носить. Вот увидишь, найдем! Ты еще знаешь, с какой гордостью будешь его носить? Как никто! Лицо — это не главное. Были бы руки где положено. А для лица всегда место найдется.

Он стоял посреди сарайчика с пылающими от волнения щеками и блестящими глазами, вдохновенно потирая руки. Решения, одно другого дерзновеннее, проносились перед его мысленным взором. Он зажмурил глаза. Все смелее, смелее! Все невероятнее! У него даже дух захватило. Так бывало всякий раз, когда он придумывал что-нибудь новое, небывалое. Вот сейчас, сейчас родится самое лучшее, самое неожиданное, самое окончательное решение, и вместе с ним — твердая уверенность, что так тому и быть.

— Есть!

— Что там у тебя есть? — с тревогой спросил Упендра. — Сделай милость, объясни, что с тобой происходит. Ты весь горишь. И кстати, молодец, что напомнил. У меня как раз ничего нет к обеду. Предлагаю выйти где-нибудь перекусить, заодно и разомнемся. Я, честно говоря, засиделся. Или лучше я сам сбегаю, а ты отдохни.

14. Но Чемодаса даже не слышал его. Мускулистый, широкоплечий, он стоял перед Упендрой, загораживая дверь, и помышлял лишь о том, чтобы как можно скорее провести в жизнь свою дерзновенную идею. Проскользнуть мимо него не было никакой возможности.

— Сейчас, сейчас! — нетерпеливо повторял он. — Сейчас ты убедишься. Снимай!

— Что снимать? — испуганно спросил Упендра.

— Все! Колпачок, штаны. Рубашку можешь оставить.

— Зачем оставлять рубашку? — почему-то еще больше испугался Упендра.

— Увидишь. Раздевайся.

Надо сказать, что настоящий чемоданный житель никогда не станет тратить время на пустопорожние рассказы о том, что он задумал совершить. Он действует. А о том, плох был замысел или хорош, судят по результатам.

Завладев колпачком и штанами Упендры, Чемодаса швырнул ненужное в угол и быстро заорудовал ножницами. Не прошло и мигуты, как он вручил свое изделие ничего не понимающему Упендре.

— Надевай!

— Колпачок или штаны? — спросил Упендра на языке жестов.

— Штаны, — жестом же ответил ему Чемодаса.

15. Облачившись в обновку, Упендра сразу же заговорил.

— В чем дело? Почему все перевернулось? — причем голос его звучал теперь значительно ниже, чем раньше.

— Все на месте, — поспешил заверить его Чемодаса. — Перевернулось только твое лицо. Зато видел бы ты, как оно помолодело! Будь у тебя зеркало, ты бы себя не узнал!

И действительно, из-за того, что ткань колпачка теперь была натянута туже обычного, лицо заметно пополнело, морщины разгладились, щеки округлились. Благодаря своей незаурядной изобретательности и истинно чемоданной сноровке, Чемодаса сумел в считанные секунды, не имея в руках ничего кроме ножниц, превратить поношенный колпачок в новую, а главное, совершенно беспрецедентную часть туалета. В Чемоданах, как уже было где-то сказано, любят пошутить, и иной раз шутки выходят, прямо сказать, солоноватыми. Но чтобы использовать собственный логос вместо подштанников, да еще натянуть его задом наперед, — до этого, кажется, еще никто не додумался. «Вот смеху-то будет!» — подумал Чемодаса, и тут же огорчился. Ему стало обидно, что никто не узнает, чья на самом деле была придумка, все будут считать, что это Упендра такой выдумщик и мистификатор. «Надо бы как-нибудь невзначай «проговориться», чтоэто моя идея…»