Собинов - [65]

Недовольство новыми порядками, диктуемыми петроградским начальством, вдруг прорвалось. Спектакль стихийно превратился в настоящий митинг. Против новых порядков выступили не только артисты, но и публика, находящаяся в зрительном зале. Собинову пришлось в костюме Надира, лишь наскоро стерев грим с лица, выступить с речью. Слова, сказанные Собиновым на этом импровизированном митинге, были знаменательны.

Л. В. Собинов и В. А. Лосский в 1917 году.

«Как выборный управляющий театром, — сказал Собинов, — я протестую против захвата судеб нашего театра в безответственные руки. И мы, вся маша громада, сейчас обращаемся к представителям общественных организаций, к Советам рабочих и солдатских депутатов с просьбой поддержать Большой театр и не дать его на эксперименты петроградским реформаторам. Пусть они занимаются конюшенным ведомством, удельным виноделием, карточной фабрикой, но театр оставят в покое» [14].

Огромной, неоценимой для страны заслугой Собинова в этот тяжелый период является то, что он сумел благодаря своему авторитету сохранить и сплотить большой и сложный артистический коллектив Большого театра. Собинов не побоялся даже организовать однодневную забастовку коллектива театра, чтобы отстоять требования артистов и служащих театра.

Так начинался новый этап в жизни Собинова.

Зрелый мастер в расцвете своего дарования, он должен был быть готов к испытанию действенности своего искусства, к проверке его на новом, неискушенном слушателе, тем более требовательном и строгом, чем менее он был подготовлен к восприятию тех художественных ценностей, какие оставила ему в наследство предшествующая эпоха. Артист, готовясь к первому выступлению перед зрительным залом, наполненным рабочими заводов, солдатами и матросами, которые в большинстве своем знали об опере только понаслышке, волновался несравненно больше, нежели перед самыми ответственными премьерами. Даже то, что он пел сегодня Ленского, не успокаивало, а, наоборот, заставляло еще и еще раз передумать все.

…Отзвучали давно знакомые, но вечно милые звуки увертюры, раздвинулся занавес. Собинов, стоя за кулисами, внимательно следил за артистами и видел, что и они насторожены, волнуются. Среди хористов, ожидавших вступления песни «Болят мои скоры ноженьки со походушки», раздавались насмешливые реплики, вроде того, что вот, мол, приходится «метать бисер перед свиньями». Собинова коробили подобные разговоры, он подошел к группе шушукающихся и посмотрел на них. Очевидно, те многое прочли в этом негодующем взоре, потому что смутились и разошлись. «Ты — сын того самого народа, который проливал кровь в борьбе за будущее твое и твоих детей и пришел сюда по праву, — казалось, говорил его взгляд, — стыдись!..»

Спектакль прошел с подъемом. Несмотря на то, что новые посетители театра были недисциплинированны, не умели вести себя в зрительном зале и вслух выражали симпатии и антипатии, артистический коллектив почувствовал, какую радость доставляет спектакль этим людям, впервые приобщившимся к высокому искусству оперы. Понимание спектакля облегчило и то, что это была опера из русской жизни. Более начитанные, знакомые с произведением Пушкина тут же вслух давали наивные пояснения соседям. Вместо чинного молчания дореволюционного зрителя, за которым скрывалось порой полнейшее безразличие, в зрительном зале стоял непрерывный гул, искреннее удивление, радость. Чувствовалось, что каждая интонация, каждое слово доходят до зрителей. Для них вдруг открылся новый мир, завоеванный ими для самих себя.

Музыка Чайковского нашла путь к сердцу нового слушателя. И Собинову казалось, что он выдержал сегодня трудный экзамен, от которого зависело все его будущее.

После Великой Октябрьской социалистической революции Собинову предложили остаться на посту директора. По его инициативе был создан Совет Большого театра.

Руководство одним из крупнейших театров страны захватило все внимание Леонида Витальевича. К новым обязанностям он относился с исключительным рвением, порой совсем забывая о пении — не хватало ни времени, ни сил. Но, несмотря на то, что 6 это время Собинов выступал на сцене крайне редко, он своим непререкаемым авторитетом артиста-художника по-прежнему являлся примером для всего коллектива. Не прибегая к административным мерам, он поддерживал в театре творческую дисциплину. Собинов не терпел ремесленного отношения к искусству. И уже самый факт, что во главе театра стоит такой несравненный художник, невольно заставлял каждого артиста подтягиваться.

Однако долго оставаться на посту директора театра Собинов не мог. Он слишком хорошо понимал, что совмещать директорство с артистической деятельностью невозможно. Отказаться же от сцены было выше сил артиста. 31 января 1918 года Леонид Витальевич, по собственному желанию, уходит с поста директора и продолжает службу в Большом театре только как артист.

В то время это было не менее, если не более, важно. Имя Собинова, стоящее на афише Большого театра, говорило о многом и прежде всего о том, что наиболее передовые русские художники в любых испытаниях оставались верны своему долгу перед народом.