Собчачья прохиндиада - [4]

Еще не были отвергнуты все нормальные и привычные нам представления о человеческих отношениях, и богатство не превратилось в исключительную цель и смысл существования.

Еще можно было заскочить к знакомым просто пообедать и они не смотрели на тебя, как на вымогателя.

Еще народ продолжал чувствовать потребность верить в кого-нибудь из собственных избранников. Мы еще все жили в стране, где не было проведено смерчеподобное разрушительное реформирование жизненно важных основ и устоев; где еще не пали промышленность и торговля; где культура и знания еще не покинули наш народ, который долго предпочитали всем другим «этносам» мира; где поля, питавшие столько миллионов людей, еще не превратились в необитаемые фермерами пустыни; где еще никто никого не убивал массовым тиражом и не сжигал дома ближних; где еще не понятным было выражение "ближнее зарубежье". События, после которых страна разрушилась и не смогла воспрянуть от потерь, а также возвратить прежнее величие, благосостояние и благочестие мира, еще только начинались. Дни неумолимо струились, как вода с концов сталактитов.

Глава 2

…Нам необходимо подорвать веру, вырвать из ума людей принцип Божества и Духа и все это заменить арифметическими расчета-ми, материальными потребностями и иными интересами…

…Наш пароль — сила и лицемерие, насилие должно быть принципом, хитрость и лицемерие — правилом…

(Из Протоколов сионских мудрецов)

В один из нескончаемой вереницы рабочих дней, когда солнце уже давно сгорело за шторами кабинетных окон, Собчак решил перед разъездом по домам заскочить куда-нибудь поблизости поужинать. Такое обычно случалось, если его жена уезжала. Кстати, нам нужно было продолжить неоконченный разговор. Я собирался сделать это в машине именно по дороге к дому.

Ужинали мы, как правило, не где попало, а в одном и том же месте — на 10-м этаже гостиницы «Ленинград», о чем я директора предупреждал заблаговременно. Нынче же «патрон» изъявил желание поесть внезапно, разрушив этим мой стройный план на оставшуюся часть суток. Звонить в «Ленинград» было уже довольно поздно, поэтому я вскользь поинтересовался, какое из известных по этой части заведений он сам хотел бы навестить. Собчак еще не мог привыкнуть питаться в номенклатурном одиночестве, и его постоянно тянуло на люди. Даже не подумав, он сразу назвал ресторанчик на улице Гоголя, что было совсем рядом. Там, как помнил «патрон», всегда имелось великолепное мясо, была прекрасная обстановка с тихими милыми людьми. Из рассказанного с блаженной улыбкой, вызванной приятными воспоминаниями, стало ясно: именно в этом полуресторанчике-полукафе-полуподвале Собчак с коллегами по юрфаку периодически прогуливал свои побочные доходы, такие, как, скажем, "премию по НИСу за освоение автотракторной техники на полюсе холода" или еще за что-либо подобного рода. Тут же отмечались собчаковские труды в соавторстве со всеми подвернувшимися под руку, позарез нужные ему в те времена, дабы защитить себя и своих дочурок от всевозможных превратностей судьбы. Здесь же, в полуподвальном заведении, «патрон» на деньги, отложенные для покупки столь необходимых в ту пору штанов, потчевал какого-то ответственного идеологического урядника из университетского парткома, дабы он был к нему более благосклонен и помог вне очереди вступить в так требуемую ему тогда партию. В общем, в «приличное» местечко со своими компашками шлялся будущий мэр, и, как я уразумел, тем стенам было что вспомнить. Я же там не был ни разу, видимо, потому, что профессором стать не сумел, правда, и не стремился им быть. Что туда влекло самого Собчака в прошлые времена — то ли умеренные цены, то ли кухня, то ли укромность, — «патрон» не сказал.

Пока мы ехали до этой самой «жевальни», Собчак ни с того ни с сего рассказал мне о каком-то коллеге, профессоре-расстриге, окружившем себя на своей кафедре одними смазливыми аспирантками. Появление средь них первого аспиранта-мужчины он всем объяснил упадком собственной потенции. Я не совсем понял, зачем «патрон» перед ужином поведал о бурных университетских половых буднях блудливого ученого, но заподозрил, судя по объявленной причине появления аспиранта, что речь, "к счастью", шла вовсе не о нем самом.

Собчак, издалека разглядев толкучку перед входом в знакомый ему полуподвал, сильно опечалился и еще больше проголодался. Чувствуя его неистребимое желание посетить сегодня именно это притягивающее памятью былых гурманистических утех пристанище, я припарковал машину и отправился на разведку, попросив «патрона» немного подождать. Возможно, в сравнении с университетской столовкой именно это место было собчаковским стартом в прекрасную, по его прошлым меркам, жизнь, подслащенную сорванными гонорарчиками, поэтому я решил сейчас сделать все возможное для возвращения «патрона» хоть на вечер в тот былой праздник.

Не желая будоражить заждавшихся попасть внутрь, пришлось сперва идти ломиться со двора, где среди груды грязных ящиков я обнаружил металлом обитую дверь, предусмотрительно запертую снаружи на большой висячий замок.

У центрального входа, в хвосте очереди толпилась и дружно лузгала семечки, поплевывая по сторонам, стайка молоденьких барышень. Судя по цедящимся «матюкам», выражению их лиц, а также качеству "боевой раскраски", с невинностью они расстались намного раньше, чем со школьной формой, и теперь к целомудренному восприятию ими любой возникшей реальности уже никому нельзя было пробиться сквозь толстый наносной слой успевшего у них окаменеть цинизма. Поэтому мажорным голосом пожилого мая пришлось попросить «прелестниц» расступиться, а не то шагнуть через них. Мелкие урки у самых дверей, взволнованные моей просьбой, стали играть в вольности, преградив вход, но, озаренные посетившей меня нехорошей тюремной мыслью с соответствующим жестом, враз отпрянули, вяло урча. За дверьми передо мной предстал в фуражке вагоновожатого 30-х годов бесформенный швейцар из породы великолепно ощипанных бройлеров с парой молодых шалопутов-подручных. По всей видимости, в места заключения он еще только собирался, поэтому по галстуку и костюму ошибочно принял меня за интеллигентика, опившегося нарзаном, и стал всячески препятствовать проходу, выказав сперва пути резко континентального конституционализма, а уж затем перейдя к мелко-уголовной тематике и угрозам. Однако после неожиданной взбучки тут же полинял и уже без звука вместе с какой-то угрюмой расстрельной рожей запустил вовнутрь.