Собчачья прохиндиада - [11]

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как-то перед обедом через приемную навстречу помощнику гордо прошагал соплеменник потомков "рыцаря в тигровой шкуре". Он был в рубашке без пиджака вкупе с истертой жизнью шевелюрой. Вежливо, насколько позволяло ему происхождение, этот кавказец поинтересовался, где он может видеть Собчака. В последнее время с большим трудом удалось притушить вспыхнувшую деммоду забредать кому не лень, просто так, походя, покалякать к «патрону». Ходоков стали потихоньку рассеивать, поэтому я, с некоторым удивлением воззрившись на визитера, поинтересовался целью этого незапланированного прихода. Ничуть не смущаясь, он, исполненный до краев спесью, с превосходством и громко разъяснил мне, что является не только бывшим коллегой по Университету, но и приятелем Собчака, к которому его привело сугубо личное дело. Настырность горца была более чем достаточной для необходимости доложить. «Патрон» этого соискателя встречи действительно прекрасно знал по спорткафедре, к услугам которой постоянно прибегал, бесплатно добывая себе различный спортинвентарь, однако выслушать просьбу бывшего университетского собрата категорически отказался, заявив, чем несколько удивил меня, что "новые времена требуют замены старых приятелей". После чего указал мне гнать "прежнего сослуживца в шею". Выйдя в приемную, пришлось сдержанно объяснить гостю, что Собчак, к сожалению, занят и принять его сегодня не сможет. «Соратник» "патрона" по Университету мне не поверил и несколько раз переспросил, действительно ли знает Собчак, кто именно находится в приемной. Я утвердительно кивнул. Тогда у него поползли вверх пушистые гусеницы южных бровей, и началось что-то схожее с нервным коллапсом. Видимо, для собственной устойчивости, а может, чтобы я не сбежал, он поймал меня за пуговицу пиджака и, напирая 'грудью, как пьяный матрос, стал, брызгая слюной, сбивчиво объяснять, что собой на самом деле представляет, по мнению университетской общественности, Собчак, который, если ему что-то было нужно, даже по мелочи, всегда готов был сколь угодно унижаться перед любым, лишь бы добиться своего. При этом, однако, всегда забывал возвращать долги. В общем, расписанные им личные качества «патрона» могли смело украсить портрет не слишком авторитетного завсегдатая тюремных нар. Помятуя об университетских нравах и зная, что моего собеседника привел к Собчаку личный, я бы сказал, меркантильный интерес, можно было без оговорок оставить высказанную им оценку «патрона» на совести разгорячившегося просителя с лицом кавказской национальности, но, дабы пресечь дискредитирующие Собчака разговоры, следовало хотя бы попытаться ему помочь, что я тут же и сделал. Видя мое участие и поэтому чуть успокоившись, «приятель» Собчака, уходя, все равно сверкнул темными глазами, вслух пообещав присутствующим уничтожить «патрона» при первой возможности, как он выразился, "за подлость". Мне подумалось: если таких желающих найдется хотя бы с десяток, что было вполне вероятно, судя по оглашенной характеристике, то осуществление высказанного сгоряча обещания могло оказаться очень реальным. Это подозрение подтвердил через пару дней сам автор угрозы, возможно, не удовлетворенный оказанной мною помощью, а скорее всего, вновь приведенный под своды дворца затаенной личной обидой. Он, словно жених после свадьбы, одуревший от ожидания, наскочил из-за колонны на случайно проходящего через ротонду Собчака и стал тут же дерзко требовать удовлетворить свою просьбу. Хорошо, что эта сцена закончилась не в духе встречи Кирова с террористом Николаевым. «Патрон» почти пустился наутек и юркнул в кабинет, вход в который преследователю преградили помощники. После этого случая Собчак принялся усиленно заговаривать о поиске средств для содержания телохранителей. Мы аккуратно обговорили этот вопрос с генералом Курковым, пока еще начальником УКГБ. Он оценил услуги своей службы в 60 тысяч рублей годовых, но депутаты на проходящей сессии наотрез отказались субсидировать для защиты Собчака требуемую Курковым сумму. Впоследствии еще после нескольких аналогичных инцидентов и "товарищеских встреч", выработавших у «патрона» привычку постоянно опасливо, по-воровски озираться, на помощь пришел Б. Ельцин1, отрядивший из своей охраны бойцов числом, в несколько раз превышающим количество телохранителей бывшего члена Политбюро Романова, приснопамятного своими, по слухам, сногсшибательными привилегиями.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На этапе перехода страны из одних рук в другие, при торжестве повального безумия, пропаганда человеконенавистнических «демократических» идеек уже вовсю бушевала даже на районных депутатских слетах. Среди разных выплеснутых на поверхность, а потому обнаруженных пороков и искренних заблуждений свою веру в необходимость продолжать дело разрушения и развала страны «демократы» и разные отпочкованные ими «реформаторы» сохраняли в полной неприкосновенности, ибо к ней они стремились не прикасаться, чтобы не подвергать ее правильность даже сомнению. Возбуждаемые взмахами крыльев быстро летящего времени, они продолжали бездумно громить все на своем пути к какому-то «рынку». Осмысление будущего методом использования даже элементарных знаний и накопленного человечеством опыта было признано всеми «реформистами» самым ненадежным средством для строительства "светлого завтра" и потому без всякого сожаления отброшено. «Демократы» решили: народ нужно не просвещать и подготавливать к грядущим переменам, а просто «освобождать», поэтому демпресса, задыхаясь, наперебой стала убеждать, что люди окажутся вмиг счастливыми, как только получат возможность свободно испытывать страх за завтрашний день. При этом все кто попало экспериментировали над жителями города, тем самым внося свою персональную лепту в чинимые измывательства и обман околпаченных избирателей. Именно тогда кто-то выдумал, а потом это стало расхожим лозунгом, что наша страна очень нуждается и "радикальных реформах", только в каких конкретно — никто не говорил. В итоге жизнь большинства населения оказалась более чем жестокой, ибо народные избранники, как они сами пояснили, пытались улучшать ее во имя какого-то, схожего с навязчивой идеей, «прогресса» за счет реформирования созданных ими же ужасающих неурядиц, хотя любому было ясно, что организованный «демократами» беспорядок не может способствовать вообще никакому прогрессу, так как нет страшнее врага для него, чем сам беспорядок. Демгазетки предлагали наперебой поддерживать возбуждение в народе, которое, по мнению демпропагандистов, должно было сильно ослабить правительство СССР. Причину же самой начавшейся разрухи и обнищания рекомендовалось валить на партию, чем добиваться ее полной дискредитации в глазах озлобевающего населения. В «демократиках» поражала одна, свойственная почти всем им черта: стоило только любому из них "выйти в люди" и получить депутатский мандат, как человек тут же начисто забывал о своих обещаниях вместе с желанием подавляющего большинства избирателей не расставаться с социализмом и смело, но без шума, бросался в строительство неведомого никому, а потому чуждого всем первобытного капитализма. Было понятно, что без общего дирижера подобные метаморфозы происходить не могут.