Собака и Волк - [145]

— Ну а если он станет священником, то не надо, — заметила Ровинда. Голос ее был грустным. С тех пор как умер муж, она стала чрезвычайно набожной, словно хотела восполнить недостаточность своего религиозного образования и получить надежду на встречу с ним в Раю.

Ее высказывание уничтожило веселое настроение Грациллония, к тому моменту уже подорванное. В такой профессии нет, разумеется, ничего плохого… вот и Корентин человек хороший, и Мартин был, в своем роде, человеком замечательным. Были бы способности… можно и епископом стать, и даже папой, оставить след в истории, и все же его сын-первенец…

Верания заметила недовольство мужа и сказала, обратившись к матери:

— Нет, думаю, это не для Марка. Ведь он такой живчик. Может, следующий ребенок пойдет по этому пути.

— Хорошо бы, — сказала Ровинда.

— М-м… но, может, это будет девочка.

— Тоже хорошо, — подхватил Грациллоний. Он хотел сильных сыновей, но и парочка новых Вераний осветила бы ему жизнь. Жена бросила ему ласковый взгляд, и он ей ответил тем же.

Веретено Ровинды перестало кружиться. Она уставилась в темное окно.

— Прости меня, Господи, — пробормотала она. — Женщины такие слабые.

— Я бы так не сказала, — возразила Верания. — Каждый раз, когда рожаем, мы идем на бой.

Перед мысленным взором Грациллония встали его королевы и их дочери… Юлия, Нимета. Что пришлось пережить Нимете в ту страшную ночь?

— Нам не по силам держать оружие, и мы не можем стать священниками, — спорила Ровинда.

Грациллоний откашлялся:

— Наша дочка сможет выйти замуж за человека, который ее защитит.

Верания улыбнулась:

— Вот я, например, вышла.

Грациллоний смягчился:

— Во всяком случае, я пытаюсь.

Быстрая вспышка темперамента, который Верания обычно сдерживала, вышла наружу:

— Мы сохраним то, что принадлежит нам!

— Господь до сих пор был добр к нам, — сказала Ровинда, — но, с другой стороны, нам и есть что терять. Не надо гордиться. Все наши упования — на Небеса.

Грациллоний не мог этого так оставить.

— Вот поэтому здесь, на земле, нам необходима кавалерия.

Ровинда покачала седеющей головой:

— Лучше было бы нам ее и вовсе не иметь. В какие все-таки ужасные времена мы живем.

Верания стала серьезной.

— Час между собакой и волком, — тихо сказала она.

— Что? — спросил Грациллоний. И тут же припомнил, что это галльское высказывание означало «сумерки». — Да, верно. Варвары — это волки, двуногие волки. Так что, если можно так выразиться, нам нужны сторожевые собаки. Да и гончие для охоты.

— Не так все просто, дорогой, — сказала Верания. Она унаследовала от отца серьезность и любовь к спорам.

— Отчего же? — развел он руками. — Послушай, я не хочу портить вечер. Ни с того ни с сего мы стали слишком серьезны. Я видел то, что делают варвары, и думаю, единственное, что с ними нужно сделать, — это уничтожать их, гнаться за ними, пока последние несколько человек не скроются в лесу, их породившем. Стилихон надеялся их приручить. Молю Бога, чтобы он прозрел!

— Они ведь тоже люди, — возразила Верания. Не в первый раз приходило ему в голову, что если бы у него была жена, ни в чем ему не возражающая, он бы заскучал. — Они смотрят на своих королей как на героев. И король этот отвечает за свой народ, заботится о его благополучии.

— Ха! Он думает лишь о своей славе и о добыче.

И тут Верания поставила его в тупик.

— А цивилизованные правители думают по-другому? Разве мы сами не произошли от диких кельтов? А ахейцы Гомера? Что думали о них троянцы?

— Ты хочешь сказать, что и мы такие же?

— Все мы грешники, — вмешалась Ровинда.

— Нет, разница есть, и большая, — сказала Верания. — Но дело не в крови. Как бы это выразить? Я пыталась, когда четыре года назад ты ушел сражаться со скоттами, и в конце концов придумала стихотворение.

— Давай послушаем, — заинтересовался Грациллоний.

Верания смутилась и опустила ресницы.

— Да так, ничего особенного. Всего несколько строк. Знаешь, я просто пыталась понять, почему ты пошел туда, ты, кого я люблю. Зачем ты рискуешь своей жизнью.

— Давай послушаем, — повторил Грациллоний. — Ну, пожалуйста.

— Ну, если ты настаиваешь. Дай-ка вспомнить.

…Отличишь ли ты Собаку от Волка?

В этот момент в дверь громко застучали.

— Подожди, — сказал Грациллоний. — Кто-то пришел.

Он пошел к входной двери. По телу бегали взволнованные мурашки. Кто бы это? Пока не все улеглись спать, двет на засов не запирали. Если бы Саломон по какой-то причине пришел раньше, то просто вошел бы в дом, а если бы позже — то поднял бы привратника. Пожилой слуга, зевая, вышел из алькова.

Грациллоний открыл дверь. В дом ворвался холодный воздух. Полная луна освещала крыши домов. Блестел снег. Перед ним стоял человек в теплой тунике и плаще с капюшоном. Он был невысокого роста, кривоног; стало быть, кавалерист.

— Имперский курьер, — представился он устало. — У меня депеша для трибуна Грациллония. В гостинице сказали, что он живет здесь.

— Входите, — пригласил Грациллоний и провел его в атриум. Привратник закрыл за ним дверь. — Я трибун. Вы, видно, торопились.

— Да, сэр. Благодарение Эпоне за светлые ночи. Я так понимаю, депеша с фронта.

Такие депеши сначала идут в Турон, а копии — на большой скорости — в Арелату, Равенну. Плохие новости доставляли как можно быстрее. Так что явился он с плохой новостью. В Туроне изготавливали копии и направляли региональным властям. В Арморику срочно направляли лишь плохие новости.