Собака - [3]
Я любовно обвожу взглядом серые стены. Милые дома! Я жив, я жив, я свободен! Я пустился бы в пляс, да что-то мешает. Привычка? Я оглядываюсь — никого. Только собака, мокрая дворняга, трусит за мною. Милая, милая собака! Я улыбаюсь, я смеюсь…
Но… Но что меня напугало давеча? Что-то в Зине… Ах, бедные, бедные, но что делать, раз мне повезло, а им — нет. Они должны быть рады за меня, я ведь радовался за Бодрова, когда он бежал, мы все радовались, хотя еще оставалось двое по его делу, он один бежал. Что с ними сделают? Лучше не думать. Надо что-то делать. Я свободен, я теперь все могу. Конечно, осторожно; надо будет немного подождать и съехать…
Мне грозила каторга или виселица. Это чудо, за такое не живут. Это чудо, чудо, Бог есть. А вдруг еще опомнятся и придут? Съеду сегодня же. Нет, это подозрительно. Что же делать?
Я останавливаюсь в мучительном раздумье и рассеяно киваю дворняге: ну, что делать-то? Ладно, Бог не выдал, не выдаст и дальше. Подожду два денька, а потом скажу, что письмо получил — и съеду.
Милые мои, и они меня не выдали. Да, а где же Исакович? Почему его не было? Неужели… Нет, нет, только не он! Что за мысли, как ни совестно! С каких пор я так дурно думаю о товарищах?! Чтобы Сережа… Нет, это нелепо. Да они бы и позаботились, чтобы он со всеми, чтобы не заподозрили.
А почему Бодров три раза бежал? А? Кому это может удастся?.. Замолчи, дурак, не смей даже думать!.. Не оттого ли я стал так подозрителен, что у самого… да, теперь я по эту сторону, а они по ту. Но это не моя вина.
А если Исакович сделал с собой что-нибудь? Я снова остановился. Только не это. Если он выбросился по дороге…
Но я не виноват, мне просто представился случай! Мы же все радовались… И они должны быть рады, и Лара особенно, и Бодров — что кто-то остался из группы, что ктото хотя бы… Вот рассказывал же Митрохин, как в Киеве спаслась одна террористка. Их тоже накрыли, а она под одеяло забралась, будто больная. В общей суете о ней и забыли. Товарищи ее будят: вставай, мол, пора, фараоны ждут, а она из-под одеяла шипит на них: отстаньте, идите! И спаслась. Кто-то за нее при перекличке откликнулся…
Киев. Боже, что за город. Лара Крижевских из Киева. А Зина петербургская. Какие они разные. Зина всегда в темном, худая, молчаливая, строгая. Я спрашивал: она в трауре? — никто не знает. Умная. Мрачная. Никогда не улыбнется. О себе не говорит, только о деле, и то мало, коротко. Ее уважают.
А Лариса!.. У Ларисы тонкая талия, высокая грудь и сиреневые глаза — да, именно сиреневые, как сирень в Киеве. Она весела до легкомыслия. Я застал ее однажды за тем, как она своею ручкой в шелковой перчатке швыряла вместе с дворовыми мальчишками камни в цель — по чугунку какому-то. Запыхалась, щеки горят: она упражнялась, чтобы бомбу метнуть. Эх, Аника-воин! — смеялся я. И она смеялась, запрокинув голову. Сначала я не понимал, что она вообще в терроре делает, этот ребенок, эта благополучная профессорская дочка. Все ей игрушки, все романтика. Бегать бы ей по литературным кружкам, стишки переписывать, переводить романы с немецкого. А потом она спасла Бодрова. Хладнокровно, безупречно чисто. Тогда-то я в нее и влюбился: почему Бодрова, а не меня?!
А теперь — меня. «Отпустите его». И сиреневый взор опустила. Я должен был ее спасти, я. Что она теперь думает обо мне? Что с нею будет? Она стояла такая бледная, серьезная. Но спокойная. Все были спокойны. Один я… «Отпустите его». Но я же был один, а они держались вместе, им было легче. «Отпустите его», — такая серьезная, бледная. А Зина… А Зина улыбнулась.
Я опять остановился. Этого не может быть. Зина улыбнулась. Мы называли ее Зинаидой Павловной и на «вы» вплоть до прошлого задания. Она же никогда не улыбается. Просто не бывает этого. Вот что меня поразило: она сказала «да» — и улыбнулась.
Почему? Почему она улыбнулась? Что она подумала? Что я трус? Что я…
А почему бы нет. Почему бы им не подумать обо мне то, что я подумал об Исаковиче и о Бодрове.
Я понял. Они говорили обо мне. Они всегда во мне сомневались. И Зина первая. И вот теперь опасения подтвердились, и Зина усмехнулась. Они знали, что я…
Но как можно было это предугадать? Да разве это подло — что я спасся? Это же случай, везение, чем я виноват? Да я, может, ради них и спасся. Им же лучше, я их спасу. Бодров все равно сбежит, ему не в первый раз. Он как будто сквозь стены ходит. А мне — скорее связаться с нашими. Сменю квартиру. Устрою им побег — и Зине, и Ларе. Нет, они не станут меня винить, они не подлецы! Я бы радовался… Но зачем Зина улыбнулась? Зачем? От радости? Нет, никогда она не радуется. И Лара была бледная. Она меня презирает. Как легко оказалось все разрушить между нами, как легко… Только взять в руки самовар, и все кончено.
Что с нею сделают? Бодров ее выгородит. Не допустит. Но у нее голова горячая, все на себя будет брать.
Какие у них доказательства? Кто выдал? Если знают обо всем — верная гибель. Лариса, Лара, что же делать?!
Если даже не вышка, какою она выйдет… через сколько лет?
Боже, о чем я думаю. Ведь я еще вчера верил, что еще год, два, от силы пять, и-революция. Почему я не верю в это теперь?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Когда с плеча рубишь канаты и прямо с Соборной площади Кремля взмываешь в небо на воздушном шаре, глупо думать о том, когда и где приземлишься и останешься ли живым. Да он об этом и не думал. Он вообще никогда и ни при каких обстоятельствах не думал о подобных мелочах. Он жил, просто жил… Граф Федор Толстой про прозвищу Американец — картежный шулер и герой Бородина, знаток французских вин и потребитель русской водки, скандалист с пудовым кулаком и аристократ с характером из гранита…
Юмор и реальные истории из жизни. В публикации бережно сохранены особенности авторской орфографии, пунктуации и лексикона.
Среди мириад «хайку», «танка» и прочих японесок — кто их только не пишет теперь, на всех языках! — стихи Михаила Бару выделяются не только тем, что хороши, но и своей полной, безнадежной обруселостью. Собственно, потому они и хороши… Чудесная русская поэзия. Умная, ироничная, наблюдательная, добрая, лукавая. Крайне необходимая измученному постмодернизмом организму нашей словесности. Алексей Алехин, главный редактор журнала «Арион».
Эта книга воспроизводит курс лекций по истории зарубежной литературы, читавшийся автором на факультете «Истории мировой культуры» в Университете культуры и искусства. В нем автор старается в доступной, но без каких бы то ни было упрощений форме изложить разнообразному кругу учащихся сложные проблемы той культуры, которая по праву именуется элитарной. Приложение содержит лекцию о творчестве Стендаля и статьи, посвященные крупнейшим явлениям испаноязычной культуры. Книга адресована студентам высшей школы и широкому кругу читателей.
Книга включает в себя две монографии: «Христианство и социальный идеал (философия, право и социология индустриальной культуры)» и «Философия русской государственности», в которых излагаются основополагающие политические и правовые идеи западной культуры, а также противостоящие им основные начала православной политической мысли, как они раскрылись в истории нашего Отечества. Помимо этого, во второй части книги содержатся работы по церковной и политической публицистике, в которых раскрываются такие дискуссионные и актуальные темы, как имперская форма бытия государства, доктрина «Москва – Третий Рим» («Анти-Рим»), а также причины и следствия церковного раскола, возникшего между Константинопольской и Русской церквами в минувшие годы.
Любые виртуальные вселенные неизбежно порождают своих собственных кумиров и идолов. Со временем энергия и страсть, обуявшие толпы их поклонников, обязательно начнут искать выход за пределы тесных рамок синтетических миров. И, однажды вырвавшись на волю, новые боги способны привести в движение целые народы, охваченные жаждой лучшей доли и вожделенной справедливости. И пусть людей сняла с насиженных мест случайная флуктуация программного кода, воодушевляющие их образы призрачны и эфемерны, а знамена сотканы из ложных надежд и манящей пустоты.